платья. Выложила камни на пятнистую грудь и застежка сцепилась на ее шее. Индат обернулась:
— Как же тяжело, госпожа!
Я лишь кивнула — неприятная вещь, несмотря на всю свою красоту. Но Индат, похоже, не разделяла этого мнения. Она вытаращилась в зеркало и не могла оторвать глаз. А я наблюдала, как меняется ее лицо. Она то и дело облизывала губы, касалась камней кончиками пальцев. Ее веки отяжелели, глаза будто подернулись поволокой. Она покачивалась перед большим зеркалом туда-сюда, и это выглядело странно.
Я окликнула:
— Индат! Что с тобой?
Она рассеянно обернулась:
— Ничего, госпожа. Очень красиво… Такая приятная тяжесть…
Она вновь уткнулась в зеркало, снова покачивалась, касалась камней кончиками пальцев. Касалась собственной кожи, чертила невидимые узоры. Теперь что-то мурлыкала себе под нос. Я поднялась из кресла, подошла. Ее кожа покрылась тонкой испариной и будто мерцала, глаза казались бессмысленными, а пальцы так и шарили по телу.
Я схватила ее за руку:
— Ты что-то выпила из бара?
Она подняла на меня мутный взгляд:
— Нет, госпожа. Что вы!
Я тряхнула ее:
— Да что с тобой?
Она сглотнула, снова облизала губы:
— Это блаженство, да? Быть с любимым мужчиной? Расскажите мне все. Ведь, может, я никогда этого не узнаю.
Я смотрела на нее с ужасом. Заметила, как под серым платьем торчали затвердевшие соски. Я готова была поклясться, что ею овладело возбуждение.
— Индат, выпей сиоловой воды. И снимай камни.
Она вновь коснулась колье:
— Можно, еще немножко?
— Снимай!
Она нехотя подчинилась, убрала украшение в футляр. Но какое-то время все еще стояла у зеркала. Просто смотрела. Потом будто очнулась, взглянула на меня:
— Простите, госпожа, не знаю, что на меня нашло. Никогда такого не было. Аж все закрутило вот здесь, — она указала на живот. — Я вспомнила Перкана… как он целовал меня… Я бы все отдала, чтобы он оказался здесь.
Она налила воды, залпом осушила стакан:
— Теперь все прошло.
— Ты уверена?
Она кивнула и смущенно улыбнулась:
— Да. Простите меня, сама не понимаю…
Я кивнула на футляр:
— Надень еще раз.
Индат нахмурилась:
— Зачем?
— Просто надень.
Она пожала плечами и выполнила просьбу. Не без удовольствия.
Через какое-то время все вернулось. Взгляд Индат потяжелел, она снова облизывала губы и казалась захмелевшей.
А мне стало легче и, наконец, понятнее. Управляющий сам принес мне это колье и велел надеть, утверждая, что это желание моего мужа… Как же подло… И как же просто в этом случае задавать великодушные вопросы, точно зная ответ! Вот почему его так заботило, почему я не ношу его подарки! Организм Индат гораздо восприимчивее моего, вот почему на нее подействовало настолько явно.
Но я не знала толком, что именно искать. Разложила украшение на кровати, под лучами светильников, вглядывалась в камни, щупала — ничего подозрительного. Перевернула и внимательно осмотрела обратную сторону. Ничего, за исключением крошечной мигающей синей точки, похожей на излучатель. Инородной точки.
Я повернулась к Индат:
— Найди управляющего, скажи, что я хочу его видеть немедленно.
Та кивнула и тут же выскочила за дверь.
Управляющий явился тут же. Поклонился, сцепив темные пальцы:
— К вашим услугам, моя госпожа.
Я подошла, подняла колье к самому носу полукровки, ткнула в мигающую точку:
— Вы можете мне объяснить, что это, Брастин?
Тот казался растерянным. Коснулся камней:
— Вы позволите?
Я лишь кивнула.
Он долго крутил украшение перед носом, и его лицо серело. Наконец, он поднял голову:
— Полагаю, я должен показать это господину. Он как раз дома.
Я даже улыбнулась:
— Непременно покажи. Его светлость наверняка достоверно знает, что это.
Он должен знать, что я все понимаю. Обязательно должен.
Мой муж не заставил себя ждать. Он был бледен, брови сведены к переносице. Он сжимал в руке злосчастный футляр. Остановился прямо передо мной и покачал головой:
— Сейя, клянусь, я не имею к этому отношения. Теперь я и сам унижен.
Я подняла глаза:
— Я не ждала другого ответа.
— Поверь мне.
Я смотрела в его глаза, и внутри закипала такая ярость, такая обида…
— Вы все одинаковые. Ты ничем не отличаешься от своего ужасного отца!
Он лишь покачал головой, показал мне футляр:
— Он приходил лишь один раз, насколько я понимаю? Мой отец?
Я кивнула.
— Он трогал эту вещь? Брал в руки?
Я снова кивнула, но не верила ни единому слову.
Рэй кивнул сам себе:
— Мне все понятно, это в его духе… — Он опустил голову: — Такие вещи он подкладывал моей матери…
Он развернулся и молча вышел.
51
Отец был предельно предсказуем лишь в одном — в распорядке своего дня. В эти часы его вернее всего можно было найти в кабинете, где он просматривал ежедневные отчеты Убер Дека. В одиночестве. Даже Адора в это время не допускалась и караулила за дверью. Отец всегда держал домашние финансы в кулаке, достоверно знал, куда была потрачена каждая четверть геллера. Многие называли это жадностью, он же именовал необходимой практичностью, потому что «без малого никогда не будет целого». Я всегда подозревал, что об истинном размере его состояния не осведомлен даже Убер Дек. И я мог лишь предположить, насколько взбесили отца мои траты на собственную жену.
Я пересек малую приемную предваряющую кабинет, но Адора, стоящая прямо перед запертой дверью, не сдвинулась с места, замерла, поклонившись:
— Ваша светлость…
Она замерзла. Кожа покрылась мурашками, крашенные соски призывно торчали едва ли не в потолок. Я не разделял вкусы отца. То, что все время перед глазами, просто перестаешь замечать. Но ему, как ни странно, не надоедало. Впрочем, как и дяде Таю. Здесь отец оказывался так же настораживающе последователен, как и в своем распорядке и прижимистости.
— Дай пройти.
Адора склонилась еще ниже, грудь отвисла:
— Мой господин не велел никого впускать. Я не могу ослушаться, ваша светлость.
— Дай дорогу, рабыня.
Она не пошевелилась, так и стояла согнутой. Я схватил ее за руку, оттолкнул. Адора лишь пискнула, но больше не могла ничем помешать.
Отец сидел за огромным столом, сплошь отделанным перламутром и опаловыми пластинами. Перед ним были разложены счетные бланки, над столешницей мерцала цветная паутина световых таблиц, списков и калькуляций. Он нехотя поднял глаза от формуляров:
— Что ты себе позволяешь, Рэй? Выйди вон.
— Добрый