Читать интересную книгу Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021 - Сергей Леонидович Фокин

изобилуют тексты Достоевского и которые тем не менее воспринимаются персонажами как нечто исключительное.

К образу «камелии» обращается и Ольга Волчек, член Международного общества Достоевского, много лет посвятившая изучению рецепции Достоевского во Франции. В статье «Французский „цветок“ зла на русской почве» она исследует концепт «камелии» в произведениях Достоевского разных лет: в романах «Игрок», «Преступление и наказание», «Идиот», в «Зимних заметках о летних впечатлениях» и в повести «Село Степанчиково и его обитатели». Волчек уточняет, что слово «камелия» пришло в русский язык

…после успеха романа Дюма-сына (1848 года) в Европе, получив фигуральное значение женщины на содержании или проститутки, принадлежащей к высшему обществу […]. У Достоевского это слово становится воплощением продажной любви, которое вместе с другими словами и вещами французского происхождения (гильотина, рулетка, канкан, гарсон, левретка, парижское произношение) представляло для него идею упадка Европы, и Франции в частности, психофизиологический соблазн и культурное доминирование, от которого он после каторги хотел избавиться сам и избавить русскую мысль (с. 76).

Исследуя функцию концепта «камелии», этого «французского цветка зла», Волчек затрагивает сразу несколько потенциально проблематичных сюжетов: амбивалентность адюльтера у Достоевского, диалектику женственности и особенности женских образов в его текстах, противостояние упрощенной инфернальной женственности французской женщины и широты русского характера, любовь-ненависть писателя к Франции.

Во второй части сборника сосредоточены работы, посвященные формам воплощения зла в литературе. Если в первой части речь шла о жертвах, которые могли стать палачами (как Настасья Филипповна в романе «Идиот»), то во второй рассматриваются персонажи — носители зла, причиняющие зло другим или самим себе: сладострастники, шуты, идиот, игрок, равнодушный. Здесь связь между персонажами и злом носит уже не причинно-следственный характер, но характер совпадения. Их отношение ко злу определяется той страстью, которая движет ими, будь то сладострастие, страсть к игре, страсти Мышкина, делающие его последователем юродивых во Христе. Это может быть и страсть со знаком минус, как, например, отсутствующая страсть Ставрогина, который «ни холоден, ни горяч».

В статье Сергея Фокина «Насекомым сладострастье: Об одном сверхъестественном совпадении между „Цветами Зла“ и „Братьями Карамазовыми“» рассматривается в компаративистской перспективе концепт человека-насекомого, независимо друг от друга представленный у Бодлера и у Достоевского, и его связь с силами зла. Подземное, отделенное от остального мира копошение насекомых в «Цветах зла» перекликается с метафорой насекомых, часто применяемой к семейству Карамазовых, в частности самим Митей в разговоре с Алешей. Фокин комментирует цитату из заметок Бодлера об «Опасных связях» Шодерло де Лакло, которая вынесена в заглавие сборника: «Революция была совершена сладострастниками»: «не добродетельными якобинцами, но либертинами-вырожденцами в духе де Сада» (с. 118). Вероятно, и Бодлер, и Достоевский видели ту энергию, которая способна совершить революцию, в силах зла, за пределами закона, морали, в процессе преодоления или даже преступления.

Марко Каратоццоло, славист из университета Бари (Италия), в статье «От божественного плута до шута: Исследование эволюции одного архетипа у Достоевского» прослеживает генеалогию образа шута в творчестве Достоевского в народной культуре, начиная с лубка и заканчивая комедией дель арте, а также в литературе — от Шекспира до Пушкина. В статье рассматривается развитие образа и его культурных вариантов на примере повести «Село Степанчиково и его обитатели» и романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы».

Юзеф Ферджани, специалист по литературе XIX и XX веков из Тулона (Франция), в 2016 году сам был организатором конференции, посвященной вопросам зла в литературе. В настоящий сборник вошла его статья «Когда добро превращается в зло: Безумие доброты в „Идиоте“ Достоевского». Образ князя Мышкина традиционно рассматривается с полярно противоположных точек зрения: князь-Христос или князь-Антихрист. Рассматривая природу смеха в романе, Ферджани отмечает, что персонажи в романе не смеются вместе с князем Мышкиным, но часто смеются над ним. Он констатирует, что Мышкин позволяет себе, христологической фигуре, быть смешным, а миру — поднимать Христа на смех. Этот мотив, по мнению исследователя, стал роковым в романе, и его изучение позволяет проследить путь зла, принесенного в Петербург, казалось бы, положительно прекрасным человеком.

Наталия Леклерк, организатор конференции и редактор сборника, выступает со статьей «„Игрок“: между болезнью и безумием: К метафизическому прочтению Достоевского». Как и в статье Фокина, здесь зло располагается в области импульсов человеческой натуры. Леклерк демонстрирует, как в романе «Игрок» мир рулетки, потенциально обещающий бунт против судьбы, олицетворяющий непокорность и желание взять судьбу в свои руки, сулящий всемогущество, манящий своей случайностью, становится дурной бесконечностью, адом, в котором герой заперт без возможности выхода и обреченный на вечное повторение.

Анн Пино, защитившая под научным руководством Бакеса докторскую на тему «Опыт и смысл обескорененности (déracinement) в романном творчестве Достоевского и Бернаноса», как и Леклерк, выступившая редактором сборника, в статье под названием «„Зачем?“, или Трагедия Ставрогина в принципе романной экономии „Бесов“» представляет силой зла, проникающей во всех персонажей романа, то ничто, которое вдыхает Ставрогин во всех окружающих.

Третья часть книги объединяет статьи связанные общей темой — «Называние зла: слово созидающее и воссоздающее». Ответ, который дает творчество Достоевского на вопросы, связанные со злом, авторы сборника полагают в трансцендентности. Без нее бессмысленна исповедь, призванная обезвредить зло, поскольку «я» исповедующееся должно преобразоваться в «я» кающееся, иначе исповедь сводится к констатации совершенного зла, как показывает исследовательница Достоевского из Нанта Жюстина Гамбер в статье «„Страшно впасть в руки Бога живаго“: Силы зла перед испытанием исповедью в романном творчестве Достоевского».

В статье «Голядкины, или Двойственность зла (по поводу „Двойника“ Достоевского» Катрин Жери из Парижа дает интересную интерпретацию проблеме идентичности Голядкина, предполагая, что параноидальная природа этого текста может отражать историческую эпоху и социокультурную среду, отмеченные страхом и недоверием, и что Достоевский описывает внутренний, личный опыт, отражающий опыт внешний и коллективный.

Луи-Тома Легерье в статье «Смысл зла как преображение священного в „Бесах“» представляет фигуру Ставрогина как фигуру в ауэрбаховском смысле. Он предлагает воздержаться от прочтения евангельской цитаты о бесах, вошедших в свиней, служащей эпиграфом к роману, с точки зрения религиозной морали. Вместо этого исследователь, опираясь в том числе на интерпретацию цитаты в монологе Степана Трофимовича, полагает в ней инструмент для познания настоящего, которое не может быть осмыслено в готовых категориях добра и зла, а может быть понято лишь исторически.

Еще одно философское переосмысление творчества Достоевского