и не решатся. А после этого профсоюз неминуемо распадется, — сказал один из директоров.
Вирасурия мрачно взглянул на директора. «Пигмеи! Да разве хоть кто из них посмеет сказать что-нибудь такое, что может мне не понравиться! Готовы нести любую чушь, только бы мне угодить!» — с глухим раздражением подумал он. Уже давно все директора старались говорить только то, что было приятно генеральному директору, и всячески стремились завоевать его расположение. И надо сказать, что Вирасурии это нравилось. Однако сегодня их заискивание только злило его. Кроме того, Вирасурия опасался, что остальные директора постараются сделать его козлом отпущения, если произойдет худшее. Но он быстро взял себя в руки и с обычной своей твердостью и непререкаемостью сказал:
— Сейчас не время заниматься пустыми разговорами. Пользы от этого никакой не будет. На этот раз нам придется уступить рабочим.
— Простите, сэр, но я высказал свое предположение, хорошенько обдумав, как проходила предыдущая забастовка, — робко возразил все тот же директор. — Однажды они одержали успех, потому что во главе их стоял Джаявира. А сейчас-то его нет.
— И я имею в виду то же самое! — Вирасурия начал терять терпение. — Если бы Джаявира был жив, нам было бы легче с ними справиться. Но в том-то и дело, что теперь забастовщиками руководит не Джаявира, а, если можно так сказать, его призрак. У всякого живого человека можно было бы найти слабости. Можно было бы найти людей, завидующих ему или затаивших на него злобу. Но как справиться с бесплотным духом?
Вирасурия замолчал, и на две-три минуты в зале воцарилась гнетущая тишина.
— Нам остается одно, — вновь заговорил Вирасурия, — постараться в минимальной степени удовлетворить требования рабочих и не довести дело до забастовки. А потом, при удобном случае, мы еще с ними поквитаемся.
После этого представителей профсоюза пригласили в конференц-зал. Переговоры были бурными и напряженными. В конце концов Вирасурия принял все требования рабочих, кроме одного — об увеличении заработной платы. Однако руководители профсоюза во главе с Сирисеной твердо заявили, что этот вопрос является основным и неуступчивость администрации может сорвать переговоры. Вирасурии пришлось пойти на уступки. Однако он был согласен удовлетворить требование рабочих об увеличении зарплаты лишь наполовину. Руководители профсоюза посовещались — и заявили о своем согласии. Хотя главное требование рабочих и было удовлетворено не полностью, они добились несомненного успеха. Ведь не так давно было невозможно и думать об организации профсоюза на этой фабрике.
Когда рабочим объявили о результатах переговоров, вся фабрика огласилась радостными криками: «Ура!», «Мы победили!», «Мы будем продолжать борьбу!», «Да здравствует Сирисена!», «Мы помним тебя, Джаявира!». Многие рабочие стали в круг и, положив друг другу руки на плечи, принялись распевать песни. Некоторые пустились в пляс.
Больше всех ликовал Сирисена. Ведь это его победа. И радость каждого рабочего — его радость. Но внешне он никак не проявлял своих чувств, только перебирал в памяти события последних дней. Когда его попытались затащить в круг поющих и танцующих рабочих, он только смущенно улыбнулся и отрицательно покачал головой.
С наступлением вечера все стали расходиться. Сирисена присоединился к группе рабочих, оживленно обсуждавших победу. Они пошли по узкой улочке, застроенной небольшими домиками с двускатными крышами. Остановившись напротив дома Сирисены, они поговорили еще немного. Потом рабочие двинулись дальше, и Сирисена остался один.
Жара, царившая днем, спала. Было тихо. Взошла луна, и ее свет набросил серебристое покрывало на городок. Время от времени по небу проплывало облако, и тогда казалось, будто большой темный зверь бесшумно крадется по земле.
После ужина Сирисена вышел во двор. Возбуждение еще не улеглось, но сейчас он думал о давних событиях, которые предопределили успех рабочих.
Сирисена медленно побрел в сторону фабрики. В лунном свете забор, ворота, крыши цехов — все приобрело причудливые, нереальные очертания. Сирисена подошел к воротам, провел рукой по железным прутьям, выкрашенным серой краской, и невольно поежился — ворота были обильно покрыты холодной росой.
Хотя городок находился недалеко от Коломбо, до того как здесь построили фабрику, это было настоящее захолустье. Да еще и сейчас кое-где попадались заболоченные пустыри, однако все явственнее вырисовывались признаки активной деловой жизни: днем улицы были заполнены спешившими с занятым видом прохожими, то и дело проносились легковые автомашины и грузовики, бойко торговали многочисленные лавки.
Рядом с фабрикой лежал заброшенный участок земли. Когда-то здесь жил Джаявира. И он, и Сирисена были в числе первых рабочих, пришедших на фабрику. Дружба с Джаявирой помогла Сирисене многое понять, во многом разобраться. Но Джаявира погиб. И, глядя на покрытый буйно разросшимся кустарником клочок земли, где стояла его хижина, Сирисена вновь остро почувствовал, как много значил для него Джаявира. Сирисена закрыл глаза, и на какое-то мгновение ему показалось, что, как в прежние дни, друг ждет его, стоит сделать несколько шагов — и он увидит Джаявиру.
Шагая осторожно, чтобы не нарушить тишину, Сирисена сошел с дороги и направился к развалинам. Колючие кусты, стоявшие стеной, как немые стражи, охраняли царивший там покой. Раздвигая усыпанные острыми шипами ветви, Сирисена вышел к тому месту, где была когда-то дверь. В памяти Сирисены всплыл день похорон Джаявиры. Здесь собралось тогда двенадцать человек. Душу Сирисены кольнуло — вот она, человеческая память и признательность. На всей фабрике не было рабочего, которому бы Джаявира не помог словом или делом, а проводить его в последний путь пришла только небольшая группа друзей. Сирисена был одним из тех, кто опускал на веревках в могилу гроб из манговых досок, и он бросил первую горсть земли, с глухим стуком упавшую на крышку гроба. В тот день друзья обложили могилу дерном, но потом за ней долю никто не ухаживал, и теперь на месте холмика зияла яма. «Какая горькая участь! — думал про себя Сирисена. — Погибнуть от руки человека, которому Джаявира в свое время сделал столько добра!» Низко опустив голову, стоял Сирисена над могилой друга, и сквозь туман времени все более отчетливо выплывали события, которые предопределили и судьбу самого Джаявиры, и достигнутый сегодня успех…
В тот день после обеденного перерыва Джаявира, как обычно, внимательно следил за работой своего станка. Мимо него прошел старший охранник фабрики. На его и без того угрюмом и мрачном лице лежала печать какой-то отрешенности и отчаяния.
— Эй, Саймон, что случилось? — окликнул его Джаявира.
Саймон остановился. Хотел было что-то сказать, но не нашел подходящих слов и, безнадежно взмахнув рукой, стал топтаться на месте, как будто не мог решить, идти ли ему дальше или остаться.
— Так в чем же дело, Саймон? — вновь спросил Джаявира. — Куда ты ходил?