первые годы учебы в университете, когда участвовал в левом движении, и известная смелость и независимость суждений, которые он поначалу проявлял. Броме того, на первых порах Бандусена был вполне доволен своим положением и не участвовал ни в каких закулисных махинациях, чтобы сделать себе карьеру. Однако после женитьбы на девушке из богатой семьи его словно бес обуял — он во что бы то ни стало решил добиться положения не менее высокого, чем то, какое занимали родственники его жены. Взлет карьеры Бандусены, а вместе с ним и его окончательное духовное падение начались с того дня, когда его познакомили с министром. Министр сразу понял, что Бандусена готов на все, лишь бы подняться по служебной лестнице, а ему именно такой человек и был нужен, С тех пор всякий раз, когда министру было необходимо провести через департамент какое-нибудь решение, не совсем безупречное с точки зрения законности или соответствия существующим положениям, он вызывал к себе Бандусену и давал ему задание. Бандусена договаривался с сослуживцами, которые быстро почувствовали, откуда дует ветер, и они вместе составляли требуемую бумагу. В награду за то, что он беспрекословно делал все, что было нужно министру, его родственникам, друзьям, а то и просто знакомым, Бандусена стал вскоре заместителем комиссара. Ему была предоставлена возможность продолжить образование в Лондоне. Первое время Бандусену еще терзали угрызения совести: ведь с его помощью покрывались грязные махинации и расхищались деньги. Но постепенно личные выгоды и приятное ощущение власти, которую он теперь приобрел, свели на нет его нравственные принципы и превратили в черствого карьериста. С тех пор как Бандусена окончательно стал частью бездушной бюрократической машины, все проблемы морали были решены для него раз и навсегда — надо действовать так, как принято в обществе, по крайней мере в том, где ты вращаешься.
Приехал комиссар и вызвал к себе Бандусену.
— Ну и дела! — пожаловался он заместителю, вытирая мокрое от пота лицо. — Мой шофер, видите ли, тоже бастует. Служебная машина не пришла, и мне пришлось добираться на своем автомобиле.
Встревоженное выражение лица комиссара свидетельствовало о том, что он обескуражен размахом забастовки и обеспокоен ее возможными последствиями. Бандусена сообщил комиссару предварительные данные о численности забастовщиков и о тех мерах, которые следовало принять. Из одной тысячи восьмисот семидесяти восьми служащих на работу вышло только тридцать человек. Для самых неотложных дел Бандусена предложил поставить помощников комиссара на финансовые операции, прием корреспонденции, отправку срочных писем обычно выполняли клерки и мелкие служащие.
— Все это хорошо, — нехотя согласился комиссар и, наморщив лоб, поверх очков посмотрел на Бандусену. — Но ведь сегодня приезжает для переговоров японская делегация, а конференц-зал даже прибрать некому. Что делать, ума не приложу.
— Ничего страшного. Я сам уберу зал. На работу вышел один стенографист. Я скажу ему, чтобы он вел протокол, — нашел выход Бандусена.
— Чуть попозже я приду и помогу вам, — пообещал комиссар.
Перед тем как выйти из кабинета, Бандусена выудил у комиссара согласие выплатить служащим, которые будут сегодня выполнять чужую работу, по двадцать пять рупий и выдать им по пакету бурияни[8].
Из всех помещений департамента конференц-зал был самым великолепным. Пол устилал толстый ковер, посредине которого возвышался стол в форме подковы. Вокруг него располагались мягкие, удобные кресла, одно из которых, центральное, предназначалось комиссару. Рядом с ним находились телефоны, селектор и кнопка электрического звонка для вызова секретаря. Зал украшали вьющиеся растения в кадках. Их пышная зелень расползлась по планкам, прибитым под потолком, и образовала плотный зеленый навес над столом. «А ведь все идет к тому, что в недалеком будущем я наверняка займу кресло комиссара», — подумал Бандусена, орудуя щеткой, и горячая волна гордости и самодовольства захлестнула его. И в самом деле, занимая пост заместителя комиссара, разве не он практически заправляет делами в департаменте? Во все самые важные заграничные поездки обычно отправляется не кто иной, как Бандусена. А используя свое положение в департаменте, он легко сможет добиться выгодных кредитов для расширения отеля, который жена принесла ему в приданое, и прочих льгот. Радужные мысли сменяли одна другую: «Приемы в посольствах. Каждый день в газетах и радиопередачах упоминается его имя — комиссар Бандусена заявил, господин Бандусена в беседе с корреспондентом радио сказал, господин Бандусена отправляется за границу на важную конференцию… Почет и уважение. Привилегии. Известность». Да, весьма соблазнительно стать комиссаром. А нынешняя забастовка еще больше приблизила его к заветной цели. И, вспомнив, как много служащих приняли участие в забастовке, Бандусена довольно ухмыльнулся — несдобровать комиссару. Правда, и без этого Бандусена сумел подставить комиссару подножку, о которой тот еще и не подозревает. При мысли об этом лицо Бандусены расплылось в самодовольной улыбке. Некоторое время тому назад он передал на рассмотрение комиссара заявление близкого друга министра. При этом он не только умолчал о том, от кого исходит просьба, но и заметил, что подобную просьбу никак нельзя удовлетворить. Полагаясь на мнение Бандусены, комиссар тут же начертал в углу заявления «отказать» и поставил свою подпись. На следующий же день Бандусена показал заявление с резолюцией министру. И не только показал, но и заявил, что комиссар сделал это нарочно, что это прямой вызов министру и тому подобное. По тому, как помрачнел министр и как недобро сверкнули его глаза, Бандусена понял, что его уловка достигла цели.
Бандусена вспомнил также, что, когда назревала забастовка, комиссар поручил Бандусене вести переговоры с представителями профсоюза, так как считалось, что Бандусена лучше других знает дела профсоюза и сможет найти выход из создавшегося положения. Однако, увидев на первых же встречах с представителями профсоюза, насколько настойчивы и решительны они в своих требованиях, Бандусена не на шутку встревожился. А что, если, став комиссаром, он столкнется с такими же решительными действиями профсоюзных лидеров? Эти опасения заставили его на следующий день пригласить секретаря профсоюза в свой кабинет. Едва тот появился на пороге, как Бандусена, забыв о спектаклях, которые он обычно разыгрывал, отодвинул папку с бумагами в сторону и, широко улыбаясь, пригласил секретаря садиться.
— Я пригласил вас, Викрамасекара, не для того, чтобы обсуждать профсоюзные дела. Мне представили конфиденциальный доклад с рекомендацией повысить вас по службе. Об этом бы я и хотел поговорить с вами.
Бандусена был само дружелюбие.
— Боюсь, что, если я посижу у вас еще немного, доклад перестанет быть конфиденциальным. Я лучше пойду. — И Викрамасекара поднялся со стула.
Бандусена помрачнел, но быстро поборол себя и деланно рассмеялся.
— Чего вы боитесь, Викрамасекара? Поверьте, мое положение обязывает меня с достаточной ответственностью отнестись к конфиденциальной