он. Еще украдут что-нибудь…
К полудню Пин‑эр добралась до Наха. Она бы успела раньше, но вчерашняя драка не прошла даром. Тело болело. Шаманка ее крепко помяла. Шею девушка замотала платком, чтобы никто не видел следов, оставленных пальцами юты. Только разбирательства нам не хватало.
Ища судно, где бы согласились взять на борт пассажирку, Пин‑эр выяснила, что попала в историю. Бумаги, оформленные отцом, не годились для отплытия с Утины. Требовался выездной документ, оформленный по всем правилам в портовой канцелярии.
Писец долго молчал, разглядывая просительницу. Моргал черепашьими веками. Велел прийти завтра. Девушка пала на колени, умоляла — впустую. Завтра, и все. Сегодня много важной работы. А легкомысленные девицы могут обождать. Не облезут.
— Как вы разговариваете с госпожой? — спросили писца.
— С госпожой? — ухмыльнулся тот.
И подавился следующей репликой. Кланялся, молил о снисхождении. Стоя у дверей, чиновник с длинной бородой наблюдал за унижением писца. Даже привел к месту цитату из Ли Бо:
Гость заморский ловит с неба ветер,
И корабль отходит от причала.
Птица в облаках — одна на свете!
Улетит — и плачу я в печали…
«У вас — чудесный удар с левой, — сказала ему Пин‑эр. — Я помню. Я все время опаздывала». Чиновник улыбнулся. По‑прежнему безукоризненно вежливый, он утратил былую холодность. Спасибо на добром слове, госпожа. Жаль, что вы уезжаете.
Он строго поглядел на писца:
— Оформить без промедления. Ты понял?
— Да, господин Канга, — лебезил писец. — Как скажете…
— Ты задержал госпожу Вэй. Ее отец — наставник императорских телохранителей в Пекине. Сын Неба расположен к нему. Ты был груб с госпожой. Ты знаешь, как она «ловит карпа»? Лучше тебе не знать этого…
— Я достоин кары! — страдал писец.
Пин‑эр росла в его крошечных глазках, головой достигая небес.
— Конечно. Ты огорчил меня.
— О! Я искуплю!..
— Мудрое решение. Искупай. И я забуду о твоих многочисленных пороках.
— Кто это был? — спросила Пин‑эр, когда чиновник удалился.
— О! О-о! Теруй Канга, тикудон-но пэйтин… Великий человек! Король благоволит к нему, хочет поставить над островами Яэяма…
«Великий человек», как выяснилось, ждал китаянку на улице.
— В гавани, ближе к Сюридзе, стоят «кансэн» — корабли вашей миссии. Дипломаты, посланники, свита. Завтра они отплывают на материк, в Фучжоу.
Девушка понурилась: надежда таяла дымом.
— Дипломаты не берут попутчиков. Осыпь я их золотом, и то…
— Разумеется, дипломаты вам откажут. Хорошо, если не велят бить палками. Имя отца здесь не поможет. Даже не пробуйте сесть на корабли посланников. Идите дальше, в самый конец причала. Спросите Ибу Текена, капитана «Красного лотоса». Надеюсь, Иба не слишком пьян.
— А если слишком?
— Спросите его помощника. К вашей миссии прибились три торговых судна. Так безопаснее… Скажете капитану «Лотоса», что вас послал Тодэ.
— Кто?
— Я. Запомните: Тодэ. Это его протрезвит. Имейте в виду, Иба запросит много денег за проезд. Не торгуйтесь. Просто напомните еще раз, кто вас послал. И он возьмет вас бесплатно.
— Почему вы помогаете мне? — осмелилась спросить Пин‑эр.
— Не один Боевой Петух бывал в Пекине. Я тоже гостил в Северной столице. Вы даже не знаете, какой у вас потрясающий отец… Поклонитесь ему от меня. Вам есть где переночевать?
— Да, — соврала Пин‑эр.
Она боялась, что чиновник предложит ей свое гостеприимство. Вселись ину-гами в господина Канга, и бегство закончится, не начавшись. Нет уж, лучше переночевать в камнях на берегу, подстелив взятое в дорогу одеяло…
В камнях, глубокой ночью, ее нашел молодой лодочник. Перед этим ину-гами долго выл поблизости, пока не выбрал подходящее воплощение. Очень сильный, лодочник взял с собой весло. Это его и погубило. Пин‑эр отобрала весло и забила одержимого до смерти. Иначе он никак не хотел успокаиваться.
Ей казалось, что все происходит во сне.
…она бежала.
Первые дни плавания едва не погубили девушку, расслабив безопасностью. «Красный лотос» двигался на запад, маневрируя между островами. Капитан много пил, команда бездельничала — попутный ветер делал за матросов половину работы. К Пин‑эр никто не приставал с дурными намерениями. Ни с любовью, ни со смертью.
Море отделило ее от ину-гами.
Ночью четвертого дня, когда она стояла на палубе, мучаясь бессонницей, раздался вой. Пес-призрак несся по волнам, настигая корабль. Вскоре Пин‑эр довелось отбиваться от вахтенного. Матрос был туповат. Плотские вожделения кипели в нем. Даже одержимый ину-гами, он никак не мог понять до конца: убивает он пассажирку или насилует?
Якобы поддавшись, Пин‑эр позволила вахтенному навалиться на себя — и, упершись ему коленом в живот, внезапным броском отправила за борт. Ей везло: на палубе, кроме них, больше никого не было. Утром, недосчитавшись матроса, капитан пожал плечами. Похоже, на счету «Красного лотоса» хватало утопленников, спьяну бултыхнувшихся в воду.
Весь день, стоя на корме, она вглядывалась в морской простор. Не оставалось сомнений: мститель с ларцом-конурой отправился в погоню. На каком судне он плывет? Доберется ли до Китая?
Он отстанет, убеждала надежда. Он задержится на островке, свернет с полдороги, угодит в шторм… Наконец «Красный лотос» бросил якорь в порту Фучжоу. И надежда сгинула: теперь каждую ночь ину-гами охотился за своей жертвой.
Мститель находился где‑то рядом.
Девушка изнемогла. Дважды ей повезло спастись от одержимых, ускользнув в лабиринтах города. Надвигался рассвет, и ину-гами спешил вернуться в ларец. Один раз она сумела обойтись без убийства. Один раз — не сумела. Ехать в Пекин? — безумие… Предположим, ей повезет живой добраться до столицы — как Пин‑эр явится к отцу, зная, что по ее следу несется неумолимый призрак? Если ину-гами вселится в отца… в брата… кого‑то из гвардейцев…
…она бежала, оставаясь на месте.
3
— Шнуры! Шнуры из пеньки!
— Циновки!
— Белый воск! Кому белый воск?
— Держи вора!
— Сита! Корзины! Ручные меленки!
Пин‑эр, спотыкаясь, шла по рынку. Ей нечего было продавать; ей незачем — и не на что! — было покупать. Ела ли она? — кажется, да. Когда? — кажется, сегодня. Что? — какая разница… Жизнь — сплошное мучение. Наверное, когда стемнеет, она сама пойдет навстречу вою.
И не станет сопротивляться, кто бы ни напал.
— Фонари! Светят, сердце радуют!
— Кому гребни!
— Играю на флейте! Скрашу любовное уединение!..
Японца она увидела, когда тот выходил из чайной лавки. Опираясь на костыль, самурай нес холщовый мешок с чем‑то тяжелым. В уши ударил вой. Нет, почудилось — лишь рыночный гам да брех обычных собак. И все же…
Так добыча узнает хищника — по запаху, по тени в листве.
Вздрагивая, словно юта, Пин‑эр не могла оторвать взгляда от мешка. Ларец там. Причина всех бед — на дне. Никаких сомнений. В сердце, подсказывая, ворочался огненный комок. Девушка