Читать интересную книгу Происхождение всех вещей - Элизабет Гилберт

— Никогда, — пробормотала она в ответ. — Никогда в жизни.

* * *

Через несколько дней Альма Уиттакер написала письмо мистеру Амброузу Пайку в Массачусетс.

За свою жизнь ей пришлось написать не одну тысячу писем, и многие из них были хвалебными и содержали приглашения, но как начать это — она не знала. Как обратиться к мастеру столь гениальному? В конце концов она решила, что честность лучше всего.

«Дорогой мистер Пайк, — написала она, — с прискорбием сообщаю, что вы нанесли мне непоправимый урон. По вашей вине я никогда больше не смогу смотреть на чьи-либо ботанические иллюстрации, кроме ваших. Теперь, когда я видела ваши орхидеи, мир набросков, картин и литографий будет казаться мне печально серым и однообразным. До меня дошел слух, что в скором времени вы приедете в Филадельфию, чтобы работать бок о бок с моим дорогим другом Джорджем Хоуксом над публикацией книги. Мне хотелось бы узнать, не польститесь ли вы на мое приглашение погостить в „Белых акрах“, моем родовом поместье, длительный срок? В наших оранжереях в изобилии произрастают орхидеи, и некоторые из них почти так же прекрасны в реальности, как ваши на рисунках. Полагаю, вам понравится их рассматривать. Возможно, вы даже пожелаете их нарисовать. (Любые наши цветы почтут за честь, если вы нарисуете их портрет!) Без всякого сомнения, мы с отцом будем рады встрече с вами. Мы можем прислать в Бостон карету при первой же необходимости. Под нашей крышей вы не будете ни в чем нуждаться. Прошу, не обижайте меня отказом! Искренне ваша, Альма Уиттакер».

* * *

Он приехал в середине мая 1848 года.

Альма была в своем кабинете и работала с микроскопом, когда увидела, как у дома остановилась карета. Из нее вышел высокий стройный юноша с рыжеватыми волосами в коричневом вельветовом костюме. Издалека казалось, что ему не больше двадцати лет, хоть Альма и знала, что это невозможно. При себе у него был лишь небольшой кожаный портфель, который, судя по его виду, не только успел попутешествовать по миру, но и имел все шансы развалиться до конца сегодняшнего дня.

Прежде чем выйти ему навстречу, Альма понаблюдала за ним. За много лет она не раз видела, как в «Белые акры» приезжали гости, и по опыту знала, что те, кто бывал здесь впервые, всегда поступали одинаково: замирали как вкопанные и раскрыв рот взирали на дом, ибо «Белые акры» поистине поражали и устрашали одновременно, особенно на первый взгляд. Ведь особняк был намеренно спроектирован с целью произвести сильное впечатление на гостей, и мало кому удавалось скрыть свой восторг, зависть или страх, особенно если гости не знали, что на них смотрят.

Но мистер Пайк даже не взглянул на дом. Мало того, он тут же повернулся к особняку спиной и устремил свой взгляд на греческий сад Беатрикс Уиттакер, который Альма с Ханнеке в знак уважения к миссис Уиттакер в течение десятилетий поддерживали в безупречном состоянии. Он слегка попятился, словно желал лучше рассмотреть его, а затем сделал самую странную вещь. Он поставил на землю свой портфель, снял пиджак и подошел к северо-западному углу сада, затем широкими шагами пересек его по диагонали к юго-восточному углу. Там он снова постоял, оглянулся и измерил шагами две смежные стороны садика — его длину и ширину, — ступая широко, как землемер, определяющий границы территории. А достигнув северо-западного угла, снял шляпу, почесал голову, замер на мгновение… и рассмеялся. Альма не слышала его смеха, но отчетливо видела, как он смеется.

Наконец она не выдержала, подскочила и выбежала из флигеля ему навстречу.

— Мистер Пайк, — промолвила она, приблизившись к нему и протягивая руку.

— Вы, верно, мисс Уиттакер! — ответил он, приветливо улыбнулся и пожал ей руку. — Глазам своим не верю! Скажите, мисс Уиттакер, что за безумный гений постарался и разбил этот сад в соответствии со строгими геометрическими канонами Евклида?

— Это была идея моей матушки, сэр. Увы, ее много лет как нет в живых, иначе ей было бы очень приятно узнать, что вы угадали ее замысел.

— А кто бы не угадал? Это же золотое сечение! Здесь двойные квадраты, каждый из которых содержит сетку из квадратов, а дорожка, разделяющая всю конструкцию надвое, образует два египетских треугольника с соотношением сторон 3:4:5, заключающих в себе меньшие треугольники. Как же это приятно! Поразительно, что кто-то взял на себя труд воплотить этот замысел, причем в таком потрясающем масштабе! Да и самшиты безупречны. Они, видимо, играют роль знаков равенства между двумя частями уравнения. Ваша матушка, должно быть, была само очарование.

— Очарование… — Альма задумалась, возможно ли применить это определение к Беатрикс. — Что ж, моя мать, несомненно, была наделена умом, действующим с поистине очаровательной точностью.

— Как замечательно, — проговорил он.

Кажется, дом он так до сих пор и не заметил.

— Искренне рада нашему знакомству, мистер Пайк, — сказала Альма.

— Как и я, мисс Уиттакер. Ваше письмо было образцом великодушия. Должен отметить, что путешествие в частной карете — первое за мою долгую жизнь — также оказалось приятным. Я так привык ездить в тесном соседстве с визжащими детьми, несчастными животными и громогласными мужчинами, курящими толстые сигары, что не знал, чем себя занять, когда мне предоставили столько часов одиночества и покоя.

— И чем же вы в итоге занимались? — улыбнулась Альма, выслушав его восторженный рассказ.

— Подружился с мирным видом за окном.

Не успела Альма отреагировать на этот чудесный ответ, как на лице Амброуза промелькнуло выражение тревоги. Она обернулась, чтобы взглянуть, куда он смотрел: в высокую парадную дверь «Белых акров» заходил слуга с маленьким портфелем мистера Пайка.

— Мой портфель… — пробормотал мистер Пайк, протягивая руку.

— Его отнесут в ваши покои, мистер Пайк. Он будет дожидаться вас там у кровати, и вы сможете воспользоваться им, когда понадобится.

Он смущенно покачал головой:

— Ну разумеется. Как глупо с моей стороны. Прошу прощения. Я не привык к слугам и тому подобному.

— Вы предпочли бы держать свой портфель при себе, мистер Пайк?

— Нет, вовсе нет. Прошу прощения за свою странную реакцию, мисс Уиттакер. Но будь у вас в жизни всего одна ценность, как у меня, вы бы тоже всполошились, увидев, как кто-то ее уносит.

— У вас отнюдь не одна ценность в жизни, мистер Пайк. У вас есть ваш превосходный художественный талант, подобного которому ни я, ни мистер Хоукс прежде не встречали.

Он рассмеялся:

— Ах! Какие добрые слова, мисс Уиттакер. Однако все остальное мое имущество в этом портфеле, и, возможно, эти ценные вещицы мне дороже!

Теперь и Альма уже смеялась. От сдержанности, обычно существующей между двумя незнакомыми людьми, не осталось и следа. А может, ее не было и с самого начала.

— А теперь скажите, мисс Уиттакер, — бодро проговорил мистер Пайк, — какие еще диковинки есть у вас в «Белых акрах»? И правду ли мне рассказывали — вы изучаете мох?

Так и вышло, что к концу часа они вместе уже стояли у каменного поля Альмы и обсуждали дикранум. Вообще говоря, она хотела сперва показать ему орхидеи. Точнее, она вообще не собиралась показывать ему мхи, ведь раньше никто никогда не проявлял к ним интерес, но стоило ей заговорить о своей работе, и он настоял, что должен увидеть мхи воочию.

— Должна предупредить вас, мистер Пайк, — сказала Альма, когда они вместе шагали среди валунов, — большинству людей мхи кажутся довольно скучными.

— Меня это не пугает, — отвечал он. — Меня всегда увлекали вещи, которые другие находят скучными.

— В этом мы с вами похожи, — обрадовалась Альма.

— Но скажите, мисс Уиттакер, чем вас так восхищают мхи?

— Они преисполнены достоинства, — не раздумывая, отвечала Альма. — Они молчаливы и обладают интеллектом. Мне нравится новизна их как предмета исследований. В отличие от более крупных или важных растений, их не изучили и не рассмотрели вдоль и поперек толпы ботаников. Полагаю, мне также нравится их скромность. Красота мхов в их элегантной сдержанности. В сравнении с мхом все в мире растений кажется таким резким, таким грубым. Понимаете, о чем я? Замечали ли вы, что крупные и эффектные цветы порой похожи на громоздких, тупых, слюнявых увальней? Качаются себе на ветру, разинув рты, как по голове палкой огретые и беспомощные?

— Поздравляю, мисс Уиттакер. Вы только что великолепно описали семейство орхидных.

Она ахнула и закрыла ладонями рот.

— Я вас обидела!

Но Амброуз улыбался:

— Ничуть. Я вас дразню. Я никогда не утверждал, что орхидеи глубокомысленны, и никогда не стану этого делать. Я люблю их, но признаю, что они выглядят не слишком умно, по крайней мере, согласно вашим стандартам описания. Но мне приятно слышать, как кто-то отстаивает разумность мхов! Вы словно пишете им хвалебную рекомендацию.