Кит снова запел.
Доктор Ди услышал, как тихонько отворилась дверь церкви. Он обернулся, но с того места, где он сидел, не было ничего видно.
— Бездельники! — отрезал регент, когда хор закончил.
Казалось, сейчас он заставит их спеть все с самого начала, но потом передумал.
— На сегодня хватит, — сказал он и махнул рукой. — Ступайте.
Мальчишки чуть ли не бегом кинулись из церкви. Регент тяжело оперся на кафедру, а доктор Ди прикрыл глаза и соединил кончики пальцев. После последнего визита Келли он чувствовал такое нервное истощение, что ему было трудно сосредоточиться. Но он точно где-то читал о ритуале, который может сработать.
Когда он снова открыл глаза, перед регентом стояла какая-то женщина с большим мальчиком, одетая, казалось, в какие-то яркие тряпки. Она ничего не говорила и стояла в нерешительности, пока регент не поднял глаза.
— Итак? — произнес регент.
Женщина заговорила тихим голосом, с каким-то странным акцентом.
— С вашего позволения, сэр, — сказала она. — Я привела своего сына, чтобы он спел для вас.
Регент приподнял брови.
— Спеть для меня? — переспросил он. — Зачем?
Женщина не дала прямого ответа. Она нервно озиралась. Сын неотрывно смотрел вверх, на потолок, с открытым ртом. «Дурачок», — подумал настоятель.
— Вы послушаете, как он поет? — спросила женщина.
— Это не театр, миссис, — объяснил регент, захлопывая псалтирь.
Он сошел с кафедры. У женщины был такой вид, словно она не знала, что сказать.
— Вы только послушайте, как он поет, — умоляла она тихим голосом, но регент отвернулся.
— На сегодня занятия с хором закончены, — отрезал он.
Доктор Ди снял шляпу.
— Пусть мальчик споет, — вмешался он, и регент и женщина оба с недоумением оглянулись.
Они не знали, что он здесь. Регент с недовольным видом взглянул на настоятеля.
— Мы здесь не прослушиваем, — возразил он.
— Ведь вы регент, не так ли? — спросил настоятель. Роберт Ли проигнорировал вопрос.
— Я не знаю, зачем вы здесь, миссис, — обратился он к женщине. — Не знаю, что вы слышали, но в хоре нет вакансий, и мы больше никого не прослушиваем.
— Вы думаете, что достигли совершенства? — спросил настоятель и поднялся со скамьи. — Я только что слышал самое скверное пение в своей жизни. Может быть, вам следует начать все с начала с новыми хористами.
Он подумал, что сейчас регент посоветует ему заниматься своими собственными делами. Но у доктора Ди в качестве настоятеля еще была в руках власть. Он мог, если вздумается, уволить в школе кого угодно. Роберт Ли открыл и снова закрыл рот. Он вздохнул.
— Что будет петь мальчик? — спросил он.
Мальчик притоптывал, словно музыка уже заиграла.
— Саймон, — одернула его мать. — Он споет «Agnus Dei».
Регент перевел взгляд с Саймона на его мать, затем на регента. Пожав плечами, тот направился к органу. Это был новый орган, который заказал настоятель, бросая вызов новым правилам. Но не успел он взять ноту, как мальчик запел:
Над ней белоснежная роза цветет,Над ним — темно-красный шиповник.
Регент обменялся взглядом с настоятелем, а мальчик продолжал петь:
Кусты разрослись и ветвями сплелись…
«Какой у него удивительный голос, тихий и чистый», — подумал настоятель.
— Саймон, — умоляла мать, и в голосе ее слышалось отчаяние.
Она дотронулась до лица мальчика, чтобы заставить его взглянуть на нее, но тут настоятель поднял руку.
— Довольно, — сказал он.
Регент даже не начинал играть. Он сидел за органом, прерывисто дыша. Потом встал и зашел в неф.
— Где он научился так петь? — осведомился он.
Мать мальчика покачала головой:
— Он не учился.
Регент был поражен.
— Но — как же он следует за музыкой?
— Он всегда умеет следовать за ней.
— Погодите минутку, — сказал регент.
Он вернулся к органу, нажал на педаль и сыграл ноту.
— Спой ее, — велел он мальчику, и тот в точности воспроизвел резкий звук органа.
— Саймон! — сказала мать и пропела ему эту ноту, и тогда он ей спел.
Регент начал наигрывать сначала простенькие фразы, затем более сложные, и каждый раз мальчик их повторял, и ноты, которые он брал, попадали точно, как стрелы, в ноты, сыгранные Робертом Ли. Звуки забирались все выше и выше, и когда прозвучала заключительная, задрожавшая нота, она, казалось, осветила всю церковь. Это было поразительно. Настоятель только раз в жизни слышал нечто подобное — когда в большом соборе Рима пел кастрат. Регент перестал играть и откинулся на спинку стула, лицо его выражало томление. Мать мальчика стояла, прижав руку ко рту, и слезы выступили у нее на глазах. Никто не произнес ни звука.
— Ну что же, я думаю, мы определили, что мальчик умеет петь, — констатировал настоятель.
Никто ему не ответил. Регент отошел от органа и смотрел на мальчика, который все еще шевелил пальцами, словно играл на невидимой свирели. Да, мальчик, несомненно, дурачок. А его мать — потаскушка. Но какой дар! Настоятель не впервые подивился таинственным путям Господним. Покачав головой, он обратился к женщине:
— Может быть, вам бы лучше представить его директору.
Мать мальчика, все еще не отнимавшая руку ото рта, кивнула; глаза ее были влажными от непролившихся слез.
— Погодите-ка минутку, — вмешался регент. — То, что мальчик умеет петь, не означает, что его смогут принять в школу.
— А почему бы и нет? — возразил настоятель, хотя он не хуже регента знал, что директора школы не интересует музыка.
Регент слегка запинался, подыскивая слова.
— Это бесплатная школа, не так ли? — сказал настоятель.
— Да, но…
— Ну и все. Ступайте за директором.
Роберт Ли открыл было рот, чтобы возразить, но потом передумал и поспешил из церкви. Настоятель смотрел на женщину с сыном. Мать поймала мальчика за руки и усадила рядом с собой. Они смотрели друг на друга, словно безмолвно беседуя. «Интересно, что подсказало ей привести сюда мальчика?» — подумал настоятель. Он откашлялся.
— Вы служите в одном из трактиров на Лонг Миллгейт, не так ли?
Женщина кивнула, не глядя на него.
— Там вы и живете?
— Да, сэр, — ответила женщина. — Но трактир закрыли пуритане.
Настоятелю показалось, что он понял. У этой женщины нет больше средств, чтобы содержать сына. Он слышал о том, что закрыли этот трактир, — еще один незаконный поступок этого пуританского проповедника, который так яростно возражает против музыки в церкви. Настоятель слегка скривил губы. Он сам был пламенным приверженцем музыки. Музыка — та точка, в которой пересекаются сферы Небес и земли, единственное из всего созданного человеком, что благодаря своей математической точности и красоте возвышает его до Небес. Но настоятель понимал, что, порекомендовав этого мальчика в школу, он спровоцирует и членов церковной коллегии, и пуритан. Он наклонился к женщине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});