гуманитарных организациях», что, по сути, означало АРА. Он привнес в работу необходимые политические и личные качества, которых не хватало его предшественнику. Эйдук — латышское имя, произносится как Ай-дук — был членом коллегии ЧК и, соответственно, имел репутацию кровожадного революционера. Несмотря на недавние экономические реформы, в 1921 году ЧК — русская аббревиатура от «Чрезвычайной комиссии» — все еще была очень страшным учреждением. В своей телеграмме Гуверу от 20 октября Хаскелл, противореча самому себе, охарактеризовал компанию как «всемогущую, склонную выходить из-под контроля, но все еще контролируемую» — формулировка, указывающая на ее неудобное место в России времен НЭПа.
Чрезвычайная комиссия переживала, условно говоря, трудные времена. Прошли времена ничем не сдерживаемого Красного террора. Приоритетом осени 1921 года было создание климата, благоприятствующего развитию внутренней торговли и частного предпринимательства и, что не менее важно, привлечению иностранных инвестиций и политическому признанию. Это означало обуздание бесчинств ЧК, немедленное прекращение практики арестов, казней или иного терроризирования лиц, виновных в совершении преступления «спекуляция». Теперь это было технически легально и называлось «торговля», слово, лишь немного менее отталкивающее ухо большевика. Поскольку экономическая политика была скорректирована с учетом присутствия растущего рынка, стало очевидно, что для того, чтобы избавиться от образа беззакония, Советской России необходимо было установить надлежащие правовые кодексы, защищающие неприкосновенность частной собственности. ЧК, с ее собственными судами и тюрьмами, ее произволом и менталитетом «стреляй первым», понимала только «революционную законность». В любом случае, независимо от того, насколько серьезно он мог пытаться приспособиться к новому духу времени, его запятнанная кровью репутация была несмываемой.
Неизбежный шаг — упразднение ВЧК — был сделан почти через год после начала НЭПа, в феврале 1922 года, когда большая часть его обязанностей была передана Народному комиссариату внутренних дел, где было сформировано новое «государственное политическое управление» — ГПУ, в русских инициалах — для выполнения функций тайной полиции, в то время как квазисудебные полномочия ВЧК были переданы обычным судам.
Мало кто из советских граждан находил утешение в том, что казалось немногим большим, чем смена номенклатуры. В конце концов, начальником нового ГПУ был глава-основатель ЧК и само олицетворение Красного террора Феликс Дзержинский, который на своей новой работе окружил себя опытными чекистами. Пока АРА находилась в стране, большинство россиян продолжали называть политическую полицию ЧК, даже несмотря на то, что старые недобрые времена казней барабанщиков остались в прошлом.
Как чекист-ветеран, Эйдук по определению был твердолобым. И он, и Каменев были ортодоксальными большевиками, но помимо этого у них было мало общего. Каменев принадлежал к числу партийных интеллектуалов в костюмах-тройках; Эйдук был одним из крутых парней в кожаных куртках. Таким образом, его личный «переход к НЭПу», должно быть, был более неприятным. Он был известен как «палач», талант, который вряд ли будет востребован в новую эпоху «государственного капитализма». Этот термин, возможно, звучал для его ушей как профессиональный смертный приговор. Его отсрочка пришла в форме призыва поддержать буржуазных благотворителей АРА.
Первоначально руководители АРА были воодушевлены его назначением. То, что они увидели в Эйдуке — который сейчас переводит свой многочисленный штат сотрудников в штаб-квартиру на Спиридоновке, 30 — с его грубыми манерами и устрашающей репутацией, было человеком, который положительно терроризировал чиновников-обструкционистов из-за их летаргии и неэффективности. Что было еще более многообещающим, он сразу же начал назначать в различные районные штабы АРА своих собственных агентов, которым было поручено исключительно ускорить решение вопросов оказания помощи. Да, Эйдук собирался сдвинуть дело с мертвой точки. Американцы могли бы обращаться к нему за всеми своими потребностями, от складов и жилых помещений до железнодорожного и водного транспорта, топлива, припасов и ремонта — и работа по оказанию помощи России была бы налажена в полном порядке. По словам Фишера, «Это казалось — как оказалось — слишком хорошим, чтобы быть правдой».
Неожиданно, к октябрю российская часть остро нуждалась в деньгах. Это было нечто совершенно непредвиденное, но инфляционная политика Военного коммунизма была заменена духом строгости и финансовой ответственности. Центральное правительство находилось в процессе финансового ослабления местных советов, вынуждая их самим заботиться о себе в новых условиях постоянной оплаты. Это поставило стесненные в средствах местные органы власти в положение, когда им пришлось покрывать эксплуатационные расходы АРА, как того требовало Рижское соглашение от «советских властей».
Ненадежность этого соглашения стала очевидной для спасателей вскоре после их прибытия в районы. Провинциальные чиновники развели руками, когда американцы потребовали выделить средства для оплаты персонала, транспорта, услуг и оборудования, необходимых для доставки продовольствия с железнодорожных станций столиц провинций в конечные пункты распределения. Неоплачиваемые рабочие начали отказываться разгружать припасы, а некоторые из собственных сотрудников АРА пригрозили уволиться, если не получат свою зарплату. В телеграммах в штаб-квартиру в Москве от районных руководителей говорилось о их бедственном положении и содержалась просьба о срочной помощи, но сами руководители АРА в центре не могли получить удовлетворения.
Итак, появление на сцене Эйдука, человека действия — или, скорее, на данный момент, обещаний действия — вдохновило московских американцев на видения железнодорожных вагонов, груженных наличными деньгами, которыми управляют его бесстрашные подчиненные, направляющиеся в районы. Фактически люди Эйдука появились без средств и без особых реальных возможностей выжать что-либо из местных органов власти. По замыслу, эти люди обычно были не из регионов, к которым они были приписаны. Большинство из них имели опыт работы в ЧК или Красной Армии, как и агенты, которых они, в свою очередь, назначали в подрайоны. Почти в каждом случае их прибытие в штаб округа было явно нежеланным для сотрудников по оказанию помощи, большинство из которых сразу поняли в спутниках Эйдука то, что московские начальники не сразу поняли в самом Эйдуке: роль полномочного представителя заключалась в такой же степени в контроле, как и в помощи.
Несколько окружных американцев, очевидно, по подсказке своих русских служащих, полагали, что вдохновением для назначения Эйдука и его «полномочных представителей» в АРА послужило назначение Троцким политических комиссаров Красной Армии. В данном случае целью было оградить сравнительно неопытных местных чиновников, партийных и советских, «от тонкого яда контакта с этими невозрожденными буржуазными демократами», как выразился Фишер, затрагивая большевистский стиль. Он считал, что создание системы полномочных органов было уступкой влиятельным большевистским противникам Рижского соглашения. Может быть, и так, но это был также совершенно правильный ленинизм.
Трудно точно определить, когда московские американцы, наконец, должным образом оценили Эйдука. Фишер говорит, что первое сообщение о проблемах поступило через несколько дней после его появления, когда Хаскелл представил ему план программы медицинской помощи АРА. Великий Экспедитор тянул время, сначала утверждая, что Народный комиссариат здравоохранения вполне способен самостоятельно распределять американские припасы, а затем, когда этот штраф в защиту не сработал, утверждая, что медицинская программа потребует дополнения к Рижскому соглашению. Еще большую тревогу вызвал его откровенно враждебный прием предлагаемой программы продуктовых