наборов, хотя в конечном итоге оба проекта получили одобрение правительства.
20 октября Эйдук сообщил руководителю аппарата Хаскелл, что он хотел бы иметь право голоса при отборе сотрудников в московскую штаб-квартиру, чтобы «избавить АРА от любых неожиданных проблем». Право полномочного представителя участвовать в найме персонала было частью первоначального мандата Палмера; теперь Эйдук намеревался действовать в соответствии с ним, а также поручить своим агентам предоставлять аналогичные рекомендации американцам в округах. Это было не то предложение, от которого АРА могло просто отказаться, и оказалось, что это был первый шаг в борьбе за контроль над местным персоналом администрации помощи, который продлится, на более жестких и более мягких этапах, на протяжении всей миссии.
Очевидно, чувствуя, что его щедрость не была оценена по достоинству, Эйдук сделал предупредительный выстрел в форме декларации, названной Приказом № 17. В этом документе из восьми пунктов излагалась программа АРА и обязательство местных властей оказывать ей всяческую помощь — строго под руководством товарища Эйдука, конечно. Его наиболее примечательной особенностью было сообщение, адресованное местным сотрудникам АРА, которых оно предупреждало не злоупотреблять своим положением ни для личного возвеличивания, ни для ведения антибольшевистской пропаганды. Если бы они это сделали, они были бы «привлечены мной к ответственности самым беспощадным образом». Эйдук напомнил этим потенциальным преступникам, что в конечном итоге они несут ответственность не перед АРА, а перед советским правительством. Между тем, населению в целом было настоятельно рекомендовано проявлять бдительность и сообщать о любых ненадлежащих действиях районным представителям Эйдука или телеграфировать ему непосредственно в Москву по адресу: Спиридоновка, 30.
В приказе № 17 четко указывалось, что Эйдук выполнял работу в основном полицейского. Это было бы достаточно тревожно, даже если бы он оправдал ожидания американцев, обеспечив эффективность посредством террора, но этому не суждено было сбыться. Именно желание избежать бюрократической волокиты побудило Кэрролла в первую очередь обратиться за услугами офицера связи, но на самом деле сама полномочная система Эйдука оказалась бюрократическим узким местом. Его сателлиты запрещали прямые сделки между АРА и местными правительственными ведомствами, требуя, чтобы все дела велись через них, таким образом распространяя на районы соглашение, которое Эйдук и его сотрудники внедрили в Москве. Тем не менее, в округах, как и в центре, полномочные представители, казалось, были неспособны что-либо предпринять, и работники по оказанию помощи, все больше разочаровываясь, неоднократно просили разрешения работать напрямую с местными чиновниками.
Хаскелл достиг предела своего терпения не ранее ноября n, даты, когда он подписал меморандум для Эйдука , содержащий длинный список претензий, который, по мнению полковника, убедительно доказывал, что советские власти отказываются от своих обязательств по Рижскому соглашению. «Было бы невозможно перечислить все невыполненные обещания и препятствия, поставленные на пути прогресса в нашей работе официальными лицами советского правительства». Хотя Хаскелл направил большую часть своей критики на «подчиненных в различных бюро», он упрекнул московских сотрудников Эйдука в неспособности обеспечить АРА надлежащими жилыми помещениями в столице, за плачевное качество железнодорожного транспорта, предоставленного в распоряжение спасателей, за неспособность должным образом осветить миссию в советской прессе — «Я мог бы продолжать бесконечно...».
Это невыносимое положение дел, упоминается в служебной записке Хаскелла, было «обескураживающим, разочаровывающим и приводящим в уныние американцев». Он указал, что, хотя в Соединенных Штатах разрабатываются планы расширения российской программы помощи, учитывая плохую репутацию советского сотрудничества на данный момент, он не склонен поощрять это. «Если для выполнения нашей нынешней программы требуется столько просьб, написания писем и задержек, я с большим сомнением отношусь к способности российского правительства осуществить любую программу помощи, которая могла бы удвоить, утроить или учетверить сотрудничество, необходимое в настоящее время».
Тем временем аналогичные драмы разыгрывались в округах, причем сюжетные линии были вписаны в сценарий для местных партийных и советских чиновников, чье негодование по поводу чужаков, присланных Эйдуком из Москвы, вдохновило одних встать на сторону американцев, а других бросить вызов обеим сторонам конкурса.
Шафрот рассказывает, что когда человек Эйдука в Самаре, Карклин, занял свой пост, он приказал переделать все приготовления, сделанные до его прибытия, включая создание кухонь в Самаре. По мнению Шафрота, если бы советская система была организована лучше, полномочный представитель мог бы сыграть полезную роль в устранении неполадок; при существующем положении дел присутствие Карклириса только усилило бюрократию. Его препятствия стоили самарским американцам драгоценного времени при составлении официальных меморандумов и протоколов, жизненной силы советского официоза. «Более того, этот конкретный представитель счел своим долгом не просто следить за выполнением моих просьб, но и контролировать порядок проведения шоу. Хотя он дважды в неделю отказывался от этой идеи, он всегда возвращался к ней на следующей встрече».
Критическая точка была достигнута 4 ноября, когда Карклин арестовал одного из ключевых сотрудников Шафрота в России, что стало вторым подобным инцидентом за два дня, за которым на следующий день последовал арест инспектора АРА. Через несколько дней после этого были арестованы два сотрудника АРА в Казани: менеджер российского офиса и главный кухонный инспектор города Казани. В Саратове это был менеджер главного склада. В Симбирске человек Эйдука пытался добиться отзыва районного инспектора Эдди Фокса в Москву. Несколько недель спустя российский руководитель царицынского управления был посажен в тюрьму. Эффект всего этого на моральный дух местного персонала штабов каждого округа, как и предполагалось, был пугающим.
Новости об арестах, которые оказались лишь первой такой волной, достигли Москвы как раз в тот момент, когда вожди потеряли всякое терпение по отношению к Эйдуку, и это спровоцировало Хаскелла на энергичный письменный протест. В письме от 20 ноября Эйдук сухо ответил, что служба в АРА не дает ее местным сотрудникам права на иммунитет от ареста и что администрация допустила ошибку, завербовав слишком много представителей бывшей буржуазии, элемента, по своей сути враждебного тем самым детям, которых они были наняты кормить. К настоящему времени стало ясно, что Эйдук имел в виду, когда ранее предложил помочь АРА избежать «неожиданных неприятностей».
Три дня спустя в письме, составленном от имени Хаскелла и адресованном Каменеву, было выдвинуто самое суровое обвинение советского правительства в его нежелании сотрудничать с АРА. В документе были перечислены все многочисленные жалобы российского подразделения, каждая жалоба была отнесена к конкретному пункту Рижского соглашения, в нарушении которого обвинялось советское правительство. Возглавлял список Хаскелла актуальный сейчас вопрос об арестах местных служащих, но смело выделялась вторая статья импичмента: сам Эйдук, или, скорее, полномочный представитель. АРА, утверждалось в письме, не должна была ограничиваться проведением своих операций по оказанию помощи «посредством и после одобрения» какого-либо одного представителя правительства. «Фактически, я могу откровенно добавить, что деятельность АРА не может быть подвергнута надзору со стороны какого-либо лица или какой-либо правительственной организации, включая саму Чрезвычайную комиссию. Это условие