западных корреспондентах в Москве. Наконец, в июле 1922 года, когда миссия, казалось, подходила к концу, был сформирован исторический отдел с целью сбора и сохранения записей подразделения, функции которого оно продолжало выполнять после того, как было принято решение продолжить операции еще на второй год.
Организационную структуру русского подразделения венчал офис директора Хаскелла, персонал которого в московской штаб-квартире к весне 1922 года насчитывал около пятидесяти американцев, еще 150 были размещены в различных округах или служили курьерами. Их поддерживал штат местных жителей, общее число которых достигло максимума примерно в 120 000 человек. Только благодаря таким мерам Россия была, безусловно, крупнейшей из гуманитарных миссий Гувера.
Однако любой очерк административного аппарата российского подразделения был бы неполным, если бы в нем не учитывался вклад советского правительства. Это приняло форму теневой организации, целей которой было несколько: якобы оказывать помощь, по сути контролировать, максимально присвоить себе заслуги и в идеале получить контроль над американскими операциями.
ГЛАВА 5. «БУТЫЛОЧНОЕ ГОРЛО»
В своем телеграфном отчете Гуверу от 20 октября Хаскелл так отзывался об официальном советском сотрудничестве с АРА: «Отношение правительства в основном дружелюбное и услужливое, но постоянные усилия вносят правительственный механизм в наши операции по оказанию помощи под предлогом более эффективного и быстрого проведения; цель — создать впечатление у простых крестьян о государственной операции. ЧК тщательно следит за каждым нашим шагом. Наши телеграммы визируются. За нашими агентами ведется постоянное наблюдение. Доверенные большевики настоятельно рекомендовали нас для работы, другие дискредитированы».
Никто в Вашингтоне не нашел бы в этом ничего примечательного. Никто не ожидал, что большевики дадут полную свободу действий внутри России иностранному агентству помощи, особенно тому, которым руководит Гувер. Даже если бы ведущие большевики верили, что АРА была «беспартийной» организацией, за которую себя выдавала, они все равно предприняли бы усилия, чтобы контролировать ее — или, по крайней мере, делать вид, что контролируют, — отчасти, как предположил Хаскелл, чтобы сохранить видимость перед советским народом. С этой целью в интересах правительства было преувеличить свои подозрения относительно мотивов АРА, разыграть пугало Тома Грегори, чтобы придать легитимность своей кампании за контроль. Однако, если отбросить подобные уловки, в первые недели миссии было немало искренних официальных опасений по поводу того, что люди Гувера вынашивали злые замыслы в России, даже более зловещие, чем доставка хлеба буржуазии.
Советская пресса начала бить в барабан во время рижских переговоров. 11 августа «Красная газета» опубликовала статью под названием «Греческий Гувер и его дары», в которой выражалось возмущение условиями, которые Гувер изложил в своей телеграмме Горькому. Автор настаивал на том, что, если советское правительство собирается принять подарки Америки, оно должно остерегаться, чтобы ни завтра, ни послезавтра брюхо деревянного коня из АРА не было набито «контрабандой». Единственной гарантией того, что работники гуманитарной помощи не будут вмешиваться в политические дела, было не какое-то обещание Гувера, а большевистский «контроль». Другие статьи в прессе критиковали план создания отдельного аппарата АРА, повторяя возражения Литвинова в Риге против введения «параллелизма».
За день до прибытия Кэрролла в Москву «Красная газета» проинформировала своих читателей о венгерских приключениях Грегори под вызывающим заголовком «Это была Венгрия, но это Россия». В то же время и на той же ноте Троцкий призвал все советские органы «проявить реальную бдительность, чтобы помешать авантюристам и мошенникам использовать голод для организации попытки контрреволюционного переворота в России». Несколько дней спустя он произнес речь в Москве, в которой сказал, что Америка, цитадель капитализма, всегда выступала против большевистской революции и что теперь она стремится «отбелить свои запачканные руки мукой и молоком». Через неделю после этого, в речи в Одессе, он заверил свою аудиторию, что «Капитан Грегори» АРА будет встречен всей мощью ЧК. В этом, как и в большинстве других официальных советских заявлений, АРА была представлена как официальная организация правительства США.
Между тем, нервное расстройство, охватившее Ленина во время Рижских переговоров, не утихало. Через три дня после подписания соглашения с Гувером он написал в Политбюро, призывая, чтобы в ожидании приезда в Советскую Россию «большого количества американцев» была сформирована комиссия для организации наблюдения за этими иностранцами через ЧК. «Главное — выявить и мобилизовать максимальное количество коммунистов, знающих английский, ввести их в комиссию Гувера и для других форм наблюдения и разведки». Две недели спустя, реагируя на сообщение о подозрительном поведении отдельных работников гуманитарной помощи, Ленин написал Чичерину, что «что касается гуверовцев, мы должны следить за ними изо всех сил». Самых сомнительных из них пришлось скомпрометировать, создав вокруг них скандалы. «Это требует жестокой, продолжительной войны».
На самом деле ничего подобного не требовалось, как Ленин и его коллеги довольно скоро поняли. Работники гуманитарной помощи были заняты кормлением голодающих детей и проявляли поразительно мало интереса к советской политике. В статье «Правды» от 2 сентября говорилось об этом с нескрываемым облегчением. Там была обязательная ссылка на Венгрию 1919 года и утверждение, что американцы типа Грегори действительно приехали в Россию; «но все же, «администрация» пока ведет себя строго лояльно, аполитично. На все попытки белой партии, которые остались здесь под разными флагами, они не отвечают, но делают свою необходимую и великую работу, не глядя ни направо, ни налево».
Тем не менее, это не было поводом для празднования. «Без радости и довольства мы принимаем дары американских благотворителей. Хлеб подаяния не сладок.
«Мы это хорошо знаем: вы больше всего платите на благотворительность».
И это не было поводом для самоуспокоения. Сами работники гуманитарной помощи, возможно, «пока» вели чистую игру, но можно было ожидать, что различные «белые», работающие на них, будут использовать АРА в качестве прикрытия для своей антисоветской деятельности. Кроме того, существовала вероятность того, что громкие операции этой единственной в своем роде неправительственной организации могут натолкнуть людей на опасные идеи в то время, когда идеологические принципы, казалось, рушились, как кегли. Более того, как указал автор «Правды», необходимость принимать американскую благотворительность была унижением, прежде всего для большевистского правительства, которое оказалось в крайне неловком положении, когда его выручала милостыня международного классового врага.
По всем этим причинам, независимо от того, насколько «аполитично» могли вести себя сами работники гуманитарной помощи, по мнению большевиков, само присутствие АРА в России было сопряжено с опасностью, и это нельзя было оставлять без внимания. Несмотря на лихорадочный призыв Ленина к жестокой войне, на самом деле была необходима тихая агрессивная политическая операция, которая позволила бы советскому правительству оказывать свое влияние на АРА и эффективно доминировать над ней.
Осложнял дело тот факт, что большевики расходились во мнениях между собой — на самом деле, внутри самих себя — относительно того, какой должна быть позиция советского правительства по отношению