Она сказала ему все, что всегда хотела сказать, но боялась, и даже больше. Она нашла слова, которые ранили не хуже, чем ее горечь и гнев.
— Кроме того, мне нужен мужчина. Мужчина, слышишь ты, мерзавец, а не пьяный импотент c обвисшим членом.
Он запустил в нее бутылкой и перевернул стол. Она еще никогда в жизни не доводила его до такого бешенства. Она выбежала во двор. Прямо в чистое поле под горящей кровавой луной. Было почти совсем светло и серебристо-белоснежно. Ненатуральный ртутный мир. Он выскочил за ней и почти ухватил ее за свитер. Она вырвалась и почувствовала дуновение ветра на лице, когда его кулак промелькнул в нескольких сантиметрах от ее лица.
Меланья убегала. Легко оторвалась от него и побежала по протоптанной ею же тропинке, ведущей на волчью поляну. Она слышала его дыхание за спиной и треск веток, в которых он заплетался, беспорядочно размахивая кулаками во все стороны. Она остановилась и обернулась. Он потерял ее из виду и теперь метался по лесу, плача от ярости, пиная деревья и извергая ругательства. Не хватает только, чтобы он выместил весь гнев на деревьях и вернулся к избушке. Позвать его? Он поскользнулся на снегу и упал, а потом беспомощно барахтался на земле, худой, как паук. Раз так легко удалось от него убежать, он уже не казался таким опасным.
Адреналин привел к тому, что внезапно Меланья начала смеяться и хохотала все более истерически.
— Ну, иди сюда, хрен драный, покувыркаемся!
Он услышал ее, взревел: «Я убью тебя, сука!» — и бросился в ее сторону, как дикий кабан.
И когда она уже стояла на поляне в протоптанном круге кровавых знаков, в мертвом блеске огромной луны, вдруг ей перестало быть весело. Ей некуда было бежать. Волков не было. Никого не было. Только рассвирепевшее пьяное чудовище из черноты и белизны. С глазами пустыми, как пушечные стволы.
Первый удар обрушился на нее как цеп. Он попал наотмашь куда-то по ребрам, сразу повалив на землю. Удар по бедру отозвался у нее в мозгу. И тогда она вдруг поняла, что нет никакого Дара, есть только пьяный зверь, которого она заманила в далекую нелюдимую пущу, чтобы он забил ее до смерти.
Следующий удар попал ей куда-то в голову, еще один — по скуле, третий — по губам. Каждый был как взрыв звезды. Свой собственный крик она услышала издалека.
Он схватил ее за волосы и поставил на ноги. В его глазах пылало безумие. Приближалась смерть. Сейчас. Здесь. На пустой лесной поляне под серебристой луной.
— И где этот твой настоящий мужчина, сука? — процедил он сквозь зубы, занося дрожащий худой кулак аж за спину.
И тут-то она услышала вой. Громоподобный неандертальский рык, заканчивающийся подвывающей волчьей интонацией. И вновь поверила.
Плюнула ему в лицо слюной и кровью и улыбнулась красивой улыбкой.
— Уже идет сюда.
Она слышала хруст снега, треск веток, слышала, как что-то неудержимо, подобно локомотиву, мчится к ним. Все быстрее. Над лесом раздался глухой, ни на что не похожий хрип. Как грозный рык льва, как рев разъяренного мужчины, как ворчание волка.
Лукаш отпустил ее волосы и протрезвел.
— Что это? Что это такое? — произнес он со страхом и претензией в голосе.
И замолчал.
В долю секунды он был сметен в сторону огромной массой из мускулов и шерсти, которая выскочила откуда ни возьмись и ударила в него, как разогнавшаяся фура.
Она не видела деталей. Невдалеке на краю поляны сбились в клубок два тела.
Одно огромное, заросшее темно-коричневой шерстью, а другое худое, двухмерное. Из черноты и белизны. И алого цвета.
У того огромного она видела только треугольные мужские плечи, взъерошенную шерсть на шее сзади и торчащие треугольные уши. Он тряс головой, как разъяренный дерущийся пес, и был само движение. Лязг мощных челюстей, злой рык, торчащая шерсть. Где-то в стороне в черных брюках, промокших от крови и мочи, торчали худые ноги Лукаша в ковбойских ботинках, конвульсивно пропахивающие снег стесанными каблуками. А над всем этим разносился ужасный крик, высокий, почти женский. Как выстреливший в небо столп смертельного страдания и смертельного страха.
Сплетенные тела перекатились в заросли кустов, с невысокой сосенки осыпался снег. В течение нескольких минут она видела бок и ноги чудовища, изогнутое плоское собачье бедро и человечью ногу, неестественно длинную, поросшую шерстью стопу, опирающуюся на землю одними пальцами. Когти были вбиты в замерзшую землю, волк где-то в густых кустах уперся передними лампами и дернул головой с треском раздираемого мяса. Крик поднялся на октаву и стал невыносимым.
Ноги Меланьи словно налились свинцом, в голове гудело. Весь мир поплыл перед глазами вместе со свистом ударившей в голову крови. Мне нельзя потерять сознание! Не сейчас! Пусть это закончится! Господи, хватит, пусть он наконец умрет!
Из кустов по-прежнему раздавался треск веток, из них доносились звуки отчаянной борьбы. Человек и животное. Она не знала, кто из них кто. И не могла бы сейчас сказать, кого из сцепившихся у ее ног существ назвать чудовищем. Крик Лукаша разрывал ей сердце. Он звал ее. Умолял о спасении. Хрипел. Она слышала, как он давится и тонет в собственной крови, текущей из разорванных артерий.
Вдруг что-то рвануло из высохшего малинника и кустов можжевельника, из них выскочил Лукаш. И тут же свалился на землю, он до пояса по-прежнему был в кустах, но поднял голову, жестом умолял ее, протягивая к ней руку и красную от крови ладонь, на которой недоставало одного пальца. И вдруг одним резким движением его втянуло назад, а за ним остался на снегу след рыжей грязи. Раздалось рычание и громкий хруст, а потом крик прекратился.
Меланья стояла, чувствуя себя так, словно окаменела. Она почувствовала вкус крови и поняла, что все это время сжимает зубами согнутый указательный палец.
Она слышала треск раздираемого мяса, хруст костей, слышала эти огромные раздирающие мясо челюсти, слышала, как созданный ею оборотень разрывает и поедает Лукаша. Труп Лукаша.
Она ощущала спазмы в желудке и почувствовала, как внезапно сжало горло, и ее внезапно вырвало в вытоптанный снег.
Это должно было случиться.
Должно было случиться.
Ты была права, прабабка.
Она только не предвидела, что это наступит. Не предвидела боли. Не предвидела этого моря крови, заливающего все вокруг. Кровь была у нее на лице и даже на волосах. Она не заметила, как это случилось. Не предвидела вони разорванных внутренностей. Металлического смрада живодерни. Не предвидела этого отчаянного крика, который по-прежнему звучал