пришло в голову, что ей придется его всему научить.
Есть ножом и вилкой, ходить в туалет, оплачивать проезд в транспорте. Господи, научить всему! Мой мужчина сегодня летел самолетом и видел самолет!
Он держал трусы, вынутые из упаковки, но абсолютно не имел понятия, зачем они нужны. Будет ли он мочиться, проходя мимо деревьев? Будет ли гоняться за кошками? Как это все будет?
Она подошла с каким-то страхом. Большой, голый, по сути, чужой ей мужчина с трусами в руках. Взяла у него дрожащими руками трусы, присела на корточки и помогла вставить ногу в дырку. Она чувствовала себя странно. Очень странно. Это прикосновение было страшным, но и немного эротическим. Он разрешил надеть на него трусы, рассматривая ее, склонив голову и подняв брови.
Она помогла ему одеться. Было не так уж и плохо. Брюки он надел почти без ее помощи, но пуговицы стали проблемой. Кажется, он знал, что с ними делать, но пальцы отказывались слушаться. Когда они закончили с одеванием, он выглядел совершенно как парень. Спортивно одетый мужчина около тридцати лет, беспомощно и неподвижно стоящий посреди кухни. Он пытался ходить, осторожно, словно шагал по узкой шатающейся кладке, каждую минуту вытягивая в сторону руки для равновесия.
— Я высоко хожу, — с гордостью сообщил он ей.
Меланья наблюдала за ним, сидя на диване и поджав под себя ноги, переполненная какими-то странными чувствами — немного радостью, немного гордостью и немного чувством вины.
— Ты еще будешь ходить высоко, — сказала она.
* * *
Они возвращались домой. Меланья любила в машине думать, и ей было о чем. В ее жизни уже не было Лукаша. Она стала свободной. Преодолев страх и тошноту, вернулась на поляну. Если уж начинаешь, необходимо все закончить. Она была сильной. Имела Дар.
По сути, она была даже очень сильной.
Поэтому поняла, что нельзя оставлять дело на волю случая и вернулась на поляну, захватив с собой лопату и емкость с сухим едким натрием для чистки труб. Оттепель растопила большую часть следов. Поляна уже не была выкупана в снежном пухе, а стекала водой. За кустами можжевельника, которые прошлой ночью милосердно скрыли от ее глаз почти всю кровавую сцену, поверхность земли уходила на дно поросшего густыми кустами оврага. Там, на покрытом грязью и сухими листьями склоне, остались поломанные кусты малины, вытоптанная, изрытая земля и останки. Смешанные с грязью, втоптанные в сгнившие листья, совершенно нераспознаваемые.
На дне оврага, среди луж и грязи, Меланья повесила на сук куртку и выкопала яму. Под слоем земли и жижи в несколько сантиметров она надеялась найти промерзшую насквозь почву, но для этого было еще слишком рано.
Она копала яростно, футболка стала мокрой от пота, пар валил из-под свитера, как от загнанной лошади. Грязь, камни, корни.
Останки переносила на лопате, бросала их вниз и старалась на них не смотреть. Когда обрубала тонкие сучья яростными ударами заступа, что-то висевшее, запутавшись в ветвях — клубок намокших тряпок, но разбухших от чего-то тяжелого и гадкого, — глухо плюхнулось на землю.
Вниз.
Комок каких-то мягких желеобразных ошметков, неразличимых, облепленных листьями и грязью, перекатывающихся на лопате.
Вниз.
И засыпать белыми гранулами, которые растворялись под воздействием влаги, превращаясь в дымящуюся разъедающую пену. Вверху в мертвенно-бледном свете осенних сумерек страшно, издевательски каркали вороны, облепившие голые кривые ветки.
«Вороны кричат над Генри Ли…» [2]
Вниз.
Вниз.
Хуже всего было с лицом. Кусок черепа с носом, оскалившимися зубами и одним страшным белесым мутным глазом, глядящим в пустоту.
У нее было такое впечатление, словно она распалась надвое или потеряла сознание в тот момент, когда ее тело резкими движениями лопаты поспешно ликвидировало следы убийства, подгоняемое только яростью и Даром. Сама Меланья в немом смертельном ужасе смотрела на то, что делает, как будто со стороны. Ладонь, чьи пальцы когда-то ласкали ее, от прикосновения которой мурашки бежали по коже.
Вниз.
Высоко в кронах деревьев над Лукашем Левицким каркали вороны.
Она смогла.
Только когда последний кусок Лукаша с гадостным хлюпаньем упал вниз, и она увидела, как в том месте, где он лежал, расползаются жирные черные жуки, тело опять без участия сознания скрючилось во внезапных конвульсиях.
Весьма подходящая эпитафия современной женщины для несчастного мужчины.
Вся горя от смеси адреналина и Дара, возвращалась Меланья в избушку к своему чудовищу. Она шла, ступая большими шагами, с лопатой на плече, Дар жег ее изнутри, электризовал волосы, и они торчали вокруг ее лица, как рыжая предгрозовая туча, как клубок пламени.
— Смер-р-ть! Смер-р-ть! — надрывался над ее головой ворон, черным крестом летящий в бледно-синем небе. Лицо Меланьи скривилось от бешенства, уголки сжатых губ опустились вниз. Она понятия не имела, что Дар сделал ее глаза горящими зеленым фосфоресцирующим огнем. Она запрокинула голову, глядя на бьющую крыльями птицу.
— Метхл, — процедила сквозь зубы. Бешенство превратило голос в шипенье кобры. Раздался треск. Вниз на землю, вращаясь, полетел ворох черных перьев.
Карканье прекратилось.
В который уже раз за несколько дней она наносила в ведрах воды в алюминиевую кастрюлю, которая поселилась на кухне.
Леди Макбет мыла только руки — поливая себя водой из эмалированного кувшина и замерзая в большом отбитом тазу, Меланья должна была смыть с себя все с головы до пят.
Оборотень спал, напичканный волчьей ягодой. Он должен был спать, потому что тогда в нем росла и развивалась человеческая составляющая, кроме того, чего тут скрывать, она не хотела, чтобы он исцелился и сразу же, скажем, увидел в ней женщину, будучи наполовину зверем.
Она вообще не представляла, как все это будет, но надеялась, что сделает из него мужчину для себя. Такого, о котором всегда мечтала. Пока же выглядел он неплохо. Совсем как человек. И вел себя тоже покорно. Неплохое начало, приняв во внимание, что она получила его, скрестив матерого волка и наркотического психопата.
В машине она то и дело посматривала на него, но он сидел и молчал, безразлично глядя перед собой. Всякий раз, когда он видел что-то новое — городок, газетный киоск, грузовик или остановку, повернув голову, некоторое время провожал это взглядом и втягивал воздух, словно пытался поймать запах. Она смотрела, как все отражается на его лице и как он водит губами, повторяя название слова, а время от времени делает открытия типа: «Гру-зо-вик. Груз — зови»
Но в основном мрачно молчал.
Она понятия не имела, что у него на уме. Когда они уже въезжали в город, он немного напугал ее, но у него было