малышка? Не просто же так выбрала черное, кружевное и максимально развратное белье, а? Это будет жестко…»
Вполне возможно, но что я теряю?
«Пошла!»
* * *
Намерено иду тихо, чтобы…да нет никакой причины, на самом то деле, я тупо хочу его побесить и пощекотать нервы. На часах то уже 20:05, я не выполнила приказ, и чувствую, что это его уже бесит, а мне хорошо. Я улыбаюсь, держась за стеночку, и когда подхожу к столовой, где слышны тихие разговоры, на секунду замираю. Громкий, хлёсткий удар по столу, шумный выдох, смешок Алексея и ровный тон Миши прямое подтверждение всем моим надеждам.
— Успокойся.
— Она, сука, издевается надо мной! — рычит мой тюремщик и, судя по скрипу стула, вскакивает.
Алексей уже ржет в голос, его поддерживает Арай, но Женя обеспокоено шипит:
— Останови его!
— Макс, сядь и выдохни. Она придет.
— Ага, — рычит точно сквозь зубы, — Конечно придет, я…
Резко распахиваю двухстворчатые двери и наслаждаюсь эффектом неожиданности, который пугает Адель с Кристиной, даже Марину заставляет дернуться. Второе «счастье» приходит при виде их лиц, а точнее того, как они меня рассматривают. Арай откровенно открывает рот, Алексей поднимает брови, Михаил улыбается, прикрыв глаза, да боже! Все они водят по мне взглядами и молчат — королевская чета в ауте, а я пребываю в состоянии экстаза, плавно ведя руками по дверным косякам, пока не повисаю на них и не протягиваю.
— Здрасте-е-е…кажется, вы пришли раньше?
Меня устраивает абсолютно все. Каждое выражение лица я кладу в свою копилку, чтобы холить и лелеять их ночами, а особенное место будет занимать он. Максимилиан смотрит на меня настолько удивлено, что, кажется, даже потерял дар речи. Моргает, как придурок, слегка открыл рот, да и маска на его морде натянулась туже обычного, будто кто-то вставил ему в задницу огромную, длинную палку.
Ха! — кажется это вырывается из меня против воли, потому что Рома прячет смешок в кулаке, которым прикрывает губы, но и я не теряюсь. Расправляю плечи и подхожу к столу, где ногой отодвигаю стул и усаживаюсь на него, как королева.
— Ты что… — хрипло шепчет мой тюремщик, но вовремя вспоминает, где находится, откашливается и резко хмурится, — Это что мой пиджак?
— Не знаю. Ты мне скажи. Твой или чей-то еще?
Снова делаю намек на свои «границы», который скорее делаю даже не я, а половина бутылки вина, что я выпила, пока «готовилась к выходу», но он опять его не слышит. Вместо того щурится, плавно садится и ставит локти на стол, сцепляя пальцы в замок — я тут же нахожусь.
— Нельзя ставить локти на стол, милый, это моветон.
— Шлюха будет учить кого-то этикету? — тут же отзывается Марина, на которую зыркает Миша, а та отбивает легким пожатием плечами, — А что? Она похожа на шлюху.
— А ты похожа на фригидную суку, но я же молчу.
Марина плавно, слишком медленно, переводит на меня взгляд, а после также плавно переспрашивает.
— Прости, что ты сказала?
— Хочу выпить.
Ловко стягиваю свой бокал вина, который осушаю до конца. Хмурю носик, пробуя напиток «на зубок» — вяжет рот, но неплохо, должна признать, вот только не признаю. Вместо того отбрасываю бокал себе за спину, высовываю язык и театрально передергиваюсь.
— Не мой напиток.
— Ты… — снова вступает Марина, но я снова ее перебиваю и ору во все горло в сторону кухни.
— МА-А-А-РТА!
Столовая в шоке. Кроме Ромы. Этот козел весь красный от смеха, утыкается в стол и прижимает основания ладоней к глазам, уже не скрывая ржача. Я хочу как-то и его уколоть, но не успеваю — в столовую вваливается эта старая перечница, грузно вдыхая и выдыхая, как паровоз.
— Я хочу текилы, Марта. Принеси.
Естественно на мой выпад она никак не реагирует, ее, кажется, оскорбляет даже взгляд в мою сторону, а может она просто ищет одобрения? Смотрит на Марину в ожидании приказа, ну а я снова радуюсь своему гению — все пока идет так, как я задумала. Плавно перевожу взгляд на Александровскую и мерзко улыбаюсь, откидываясь на спинку стула.
— Фригидная сука, прежде чем давать кому-то советы по этикету, обучи нормально прислугу. Еще один моветон — не обслужить гостя так, как он того хочет. Увы и ах, ты снова теряешь баллы.
Ее аж передергивает. Конечно, очевидно, что она очень самовлюблённая, как и очевидно то, что выслушивать любые замечания и оказываться в проигрышной позиции со мной (конкретно и несколько раз обведено красным) для нее, как кость в горле. Я же сестра Лили, ей такое сложно пережить — еще одна очевидность, — поэтому я получаю, что хочу. Коротким кивком Марту разворачивают в сторону гостиной мне за напитком, а я вдруг резко придвигаюсь к столу, почти на него ложусь и вырываю бокал с вином у Ромы из рук. Тот так и застывает в комичной позе, а я сажусь обратно на место и снова делаю большой глоток.
— Хватит бухать!
— Ты развлекаешься, а другим не даешь? Максюша, так нельзя.
«Уменьшительно-ласкательное» смешит уже Алексея. Он угорает отчетливо, а у второго дьявола за столом так сильно вытягивается лицо, что уши назад отходят, и это почти смешно. Только я не смеюсь, а снова резко смотрю в сторону и ору во все горло.
— МА-А-АРТА!
Прибавляет веселея тот факт, что из гостиной слышится звук разбитого стекла. Угорают уже почти все, кроме Марины, которая долбит меня злым взглядом, и Адель, которая долбит похожим своего парня. Я же закидываю на стол ноги, сложа одну на другую, и смотрю на темно-бордовую жидкость, которую плавно раскачиваю с ухмылкой.
— Знаешь, фригидная-сука-Марина, у меня есть для тебя забавный факт.
— Какой же, маленькая-шлюха-Амелия?
— За такое пару веков назад, я могла бы снять тебе голову с плеч.
Она ловит ступор, и тогда я резко поднимаю взгляд, вежливо улыбаюсь и тихо, играючи протягиваю.
— Потому что моя кровь голубее твоей, дорогая.
Прыскает. Конечно очевидно, что так и будет — она непременно сделала бы именно это, потому что ни за что не покажет, как ее задело: быть ниже меня даже в теории. Но это не теория, на самом то деле. Делаю еще один глоток и откидываю пустой бокал за спину, после чего чинно укладываю руки на подлокотники и, смотря ей в глаза, пожимаю плечами.
— Ты, судя по всему, не веришь.
— О, прости, а ты рассчитывала на это?
— На самом деле нет. Люди вроде тебя, убежденные в своем мнимом превосходстве, всегда считают, что выше них никого нет. Тем