Резкие вдохи обжигают мои легкие на выходе, даже когда я пытаюсь замедлить их.
Мои движения отрывисты, когда я заправляю себя и застегиваю брюки.
Неужели я зашел слишком далеко?
Наверное, так и было. Я, как правило, теряю чувство времени и пространства, когда дело доходит до Лии. Не говоря уже обо всем, что произошло сегодня вечером, от Сергея и Владимира до Лазло, заставившего меня нервничать.
Мысль о том, что она все это время находилась в компании своего отца, не устраивала меня. Все еще не устраивает.
Это не только подвергнет ее опасности, но она все время будет находиться в его окружении, учитывая, что она его единственная дочь. Те, у кого есть или обнаруживают своих детей, когда они стары, как правило, защищают их ценой своей жизни. Так было с Сергеем и Анастасией. Она появилась, когда ему было за сорок, и, хотя он воспитывал ее в духе братства, он никогда не подвергал ее его наказаниям.
Она его единственный отпрыск, и он готов бросить вызов самому кодексу своего существования, чтобы защитить ее. Вот почему я знал, что он согласится на мой план.
Лазло ничем не будет отличаться. Во всяком случае, он сделает своей миссией приблизить Лию к себе — и подальше от меня.
Я уже разрабатывал стратегию их разлучения, но не рассчитывал на то, что он ей действительно понравится и она захочет быть его дочерью.
Что она будет называть его папой.
Я уже был недоволен этим фактом, а потом она начала упоминать чувства и этот гребаный утес, который скручивает мою грудь всякий раз, когда я вспоминаю, как она спрыгнула с него.
К тому времени, когда она сказала, что ненавидит меня, я потерял хладнокровие и должен был прикоснуться к ней, почувствовать ее, иметь ее всю для себя.
В тот момент, когда она прошептала, что любит меня, а затем выкрикнула это, мне пришел конец.
Это не похоть. Отнюдь нет.
Она коснулась тех частей меня, которые я считал давно мертвыми. Однако это началось не только сейчас и даже не совсем недавно.
Именно этим объясняются странные ощущения, которые я испытывал всякий раз, когда приходил к ней домой шесть лет назад, всякий раз, когда смотрел на часы, пока не мог уйти и поужинать с ней.
Тогда я думал, что это только из-за физических потребностей, из-за того, как сильно я желал ее, и как ее тело распадалось вокруг моего.
Но сколько бы я ни трахал ее, сколько бы ни наказывал, утолить жажду, которую я испытывал к ней, было невозможно. Напротив, она продолжала расти и обостряться, и это заставило меня задушить ее глубоко в моей темноте, закрыть все другие дороги, чтобы у нее не было выбора, кроме как быть приведенной ко мне.
В какой-то момент это была слепая одержимость, черная и бесконечная. Чем больше я о ней думал, тем хуже становилось, и мои методы заставить ее быть ближе усиливались, пока все границы не стерлись.
Я мог бы сказать, что что-то не так, что я должен остановиться или, по крайней мере, замедлиться, но мысль о расставании с ней привела меня в еще худшее состояние, и я просто… не мог положить этому конец.
Она смогла.
Когда она стояла на вершине скалы, боль, которую я никогда раньше не испытывал, взорвалась в моей груди — и страх тоже.
Затем она спрыгнула.
Все, что произошло, было из-за моей неспособности замедлиться. Я наконец-то вернул ее, и даже ее психотерапевт сказала, что ее душевное состояние улучшается, несмотря на стресс, через который я заставил ее пройти на прошлой неделе.
Но я знаю, я просто знаю, что, если я не нажму на тормоза, на этот раз я потеряю ее навсегда.
Эта мысль сжимает мою грудь сильнее, чем, когда я смотрел, как она падает с этого проклятого утеса, как лист на ветру.
Я открываю дверь и выхожу на улицу, мои движения точны, но торопливы.
Когда я потерял тетю Аннику и остался с родителями, я понял, что недостоин любви, привязанности и общих положительных эмоций. Мой отец учил меня, что для того, чтобы выжить в этом мире, мне нужно отбросить эти чувства. Это произошло естественно, вероятно, из-за того, кем были мои родители.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Только после Лии мне захотелось определить эти чувства, проникнуть под собственную кожу и лучше понять их.
Встретиться с ними будет трудно, но это не невозможно, особенно если это для нее и семьи, которую мы строим вместе.
Были времена, когда я думал, что в наших отношениях есть только боль и холодные плечи. Однако с тех пор, как Лия потеряла свою личность, а затем вернулась к себе прежней, я подумал, что, возможно, у нас появился второй шанс.
Шанс, когда мы не откажемся друг от друга.
Шанс, который я не упущу.
Коля и Ян присоединяются ко мне на верхней площадке лестницы.
— Какого хрена ты здесь делаешь? — спрашиваю я Яна. — Почему ты не с Лией?
— Разве ты не говорил мне не оставаться с ней наедине? — Он достает свой телефон. — Подожди. Она звонила мне.
Конечно, она звонила.
Я все еще ненавижу их дружбу. Мне все равно, сколько раз это спасало ее, и как сильно она в этом нуждалась.
Глубоко вздохнув, я выхожу на улицу, проверяю ее трекер на своем телефоне, а затем замираю.
Он, черт возьми, отдаляется.
Глава 34
Лия
— Лука… остановись.
У меня болят ноги, и не только из-за каблуков.
Когда появился мой бывший друг, приставил ко мне пистолет и велел следовать за ним, я так и сделала. Не потому, что я боялась его оружия, а потому, что он угрожал убить Адриана.
Кроме того, я хочу, чтобы все это было решено, чтобы мы все могли жить дальше. С того самого дня в парке я знала, что он вернется и сделает свой ход. Я просто не знала, когда.
После того, что я узнала от папы, теперь я понимаю, почему Лука желает мне зла. Он, очевидно, враг моего отца и все это время использовал меня.
Совсем как Адриан.
Нет. Мой муж, возможно, хотел использовать меня и даже планировал, но он не пошел на это. На самом деле, он ненавидит, что я ввязалась во все это.
— Лука. — Я пытаюсь вырвать свою руку из его, когда он тащит меня вперед.
Он приехал сюда — после того, как запихнул меня в багажник, — так что я понятия не имею, где мы находимся.
Хотя это не должно быть слишком далеко, потому что не казалось, что он ехал долго.
Мы находимся в том, что кажется лесом или окраиной одного из них. Высокие деревья — единственное, что видно, и в темноте они кажутся руками монстров. Единственный свет, освещающий путь, исходит от коттеджа, в который меня затаскивает Лука.
Он небольшой, с деревянным патио и полом. Он толкает меня внутрь, и я спотыкаюсь, ловя себя в последнюю секунду, прежде чем попасть в прихожую.
Я ожидаю, что придет кто-то еще, но никто не приходит. Я остаюсь у входа, в то время как Лука задергивает все шторы, все еще держа пистолет в руке, и выглядывает наружу через окно.
Мурашки покрывают мою кожу от холода. Я в спешке покинула дом Сергея и не взяла с собой пальто, поэтому на мне только платье.
Я перевожу взгляд с Луки на его пистолет, а затем на дверь. Если я попытаюсь сбежать, он поймает меня в мгновение ока, учитывая, что он, очевидно, знает местность лучше меня.
Или, может быть, он причинит мне боль.
Кроме того, я не могу сбежать, пока не разберусь со всем этим.
Обхватив себя за руку, я смотрю на Луку. Он одет в черную армейскую форму и бейсболку, которая отбрасывает тень на его лицо. Он снял маску, так что, по крайней мере, он больше не темная тень.
— И что теперь? — спрашиваю я.
Он продолжает смотреть в окно.
— А теперь заткнись на хрен, пока твой папочка не заплатит за тебя.
— Заплатит?
Лука поворачивается и скрещивает руки на груди так, чтобы пистолет был направлен вперед.
— Если он хочет вернуть тебя живой, ему придется отдать нам часть своих поставок наркотиков в Южную Америку.
— Я не знаю, кем ты меня считаешь, но я не настолько важна, чтобы Лазло Лучано пожертвовал чем-либо ради меня.