Читать интересную книгу "Андрей Боголюбский - Николай Воронин"

Липицкой битве под Юрьевом (1216). Как и во времена походов Всеволода, в ростовских рядах стояла боярская знать; Юрий дал своим воинам специальное приказание избивать эту часть противника: «аще и златом шито будет оплечье, то убий его… да не оставим ни одинова жива…». Владимирско-переяславские полки, как и при Боголюбском, отличались своим демократическим составом: здесь во главе сил были владимирцы и переяславцы, а также «множество собрано и поселян пешцов»; по словам летописи, «вышли вси володимерци на бой, и до купца и до пашенного человека». В связи с этим летописец удивленно отметил: «Се же дивно бе: пойдоша дети на отцов и отцы на детей, и братия на братию и раба на Господинов…» На Липицком поле вновь встретились силы феодального дробления земли и силы ее единения вокруг стольного Владимира и его князя{340}.

Юрий и Ярослав были уверены в превосходстве своих сил. На мирные предложения Мстислава Ярослав ответил: «Мира не хочу: вы далеко зашли и вышли как рыба на берег», а Константину сказали; «пересиль нас, тогда получишь всю нашу землю». Совет одного из бояр пойти на мир не понравился князьям. Они одобрили заносчивую речь другого Юрьева боярина, что никто, входивший ратью в сильную землю Суздальскую, не вышел из нее целым, хотя бы это была рать всей «Русской земли», войска же Мстислава и его союзников можно просто закидать седлами. Воскресенская летопись очень правдоподобно определяет этого «боярина» как «младоумного», то есть принадлежавшего к новой княжеской молодой знати. Перед боем Юрий, Ярослав и Святослав (перешедший было к Константину, но затем вернувшийся к Юрию) уже договорились о разделе Руси: Ярославу доставался Новгород, Святославу — Смоленск; Владимирскую и Ростовскую землю вместе с Галицкой землей Юрий брал себе, а Киев как третьестепенный город отдавали черниговским князьям. Этот предварительный дележ Руси ясно показывает, как смотрели на расклад русских сил владимирские князья. Юрий явно считал свою Владимирскую землю общерусским центром и присоединял к нему вторую столь же сильную Галицкую землю, которая также шла по пути усиления великокняжеской власти, опиравшейся на энергию богатых и многочисленных городов. Это не было пустой самонадеянностью и хвастовством, — это были взгляды, органически вытекавшие из всей политики Андрея и Всеволода. Это была программа нового этапа их объединительной работы: в руках владимирской династии должна была объединиться почти вся Русь; только уже лишенный всякого интереса Киев Всеволодовичи уступали черниговскому роду{341}.

Однако Липицкая битва была проиграна, Юрий и Ярослав бежали, а Константин вошел во Владимир и занял владимирский «старейший стол». Юрий сначала был удален в Городец, но потом Константин отдал ему Суздаль и объявил своим преемником на великокняжеском столе. Константин думал продолжать обстройку Владимира, и характерно, что единственной постройкой, созданной при нем, была церковь Воздвиженья на торгу (1218), — князь подчеркивал этим свое уважение к торговому люду и горожанам Владимира. В 1218 году Константин умер, оплакиваемый боярами, «яко заступник земли их», и владимирский стол опять занял Юрий.

В перипетиях борьбы между братьями мы наблюдаем, как обособляются внутри Владимирской земли будущие уделы и как борьба идет не только вокруг Владимира и Ростова, но и за обладание сравнительно незначительными городами княжества. Незадолго до своей смерти Константин сажает в Ростове сына Василька, а другого сына, Всеволода, в Ярославле; с Ростовом связан и далекий Устюг; во владениях Юрия остаются Владимир и Суздаль с Москвой и городами Поволжья и Заволжья — Костромой и Солигаличем; Ярослав, владеющий Переяславлем, держит Дмитров, Зубцов, Тверь, Коснятин и Нерехту; Юрьев-Польский становится уделом Святослава Всеволодовича. Даже маленький городок Стародуб Клязьменский становится «властьцой» Владимира Всеволодовича{342}.

Однако, по-видимому, над всеми спорами братьев и племянников в их сознании возвышался завет Всеволода: «и не мозета ратитися сами между собой, но аще на вас встанеть кто [из] иных князей, то вы вси, совокупившеся, на них будите… и потом [у] и аз благословляю вы…». Поэтому Юрий довольно быстро смог восстановить свой авторитет, и его верховную власть признали братья и племянники. Этому единодушию князей особенно помогал епископ Митрофан. Так, например, при его участии в 1229 году была потушена ссора Юрия с Ярославом и племянниками, возникшая благодаря «некиих льсти» против Юрия. Владимирская церковь блюла княжеский стол от покушения на его авторитет{343}.

Юрию удалось восстановить и приоритет владимирского епископа, ослабленный разделением епископий при Константине. Епископ Иоанн, предчувствуя после смерти Всеволода усобицу, счел за благо покинуть кафедру, а Симон, заменивший Иоанна, удалялся вместе с побежденным Юрием в изгнание в волжский Городец. С вокняжением Юрия обстановка переменилась; владимирской епископии содействовал и сам митрополит Кирилл, чувствовавший после поражения на Калке неуверенность в будущем захиревшего Киева. В 1226 году он приехал к Юрию Всеволодовичу во Владимир, долго гостил у него и здесь в 1227 году, впервые во владимирском Успенском соборе, им была совершена церемония посвящения в епископы Владимиру, Суздалю и Переяславлю Митрофана. До этого, в 1218 году, митрополит утвердил на новгородской кафедре другого Митрофана, изгнанного новгородцами еще при Всеволоде владимирского ставленника. Митрополит Кирилл вместе с черниговским епископом Порфирием и берестовским игуменом посетил Владимир и в 1230 году, предотвращая войну между Михаилом черниговским и Ярославом Всеволодовичем. Их миссия завершилась успешно, и Юрий с Ярославом дали высоким послам «многое учрежение»{344}. «Новое могущественное значение Северной Руси, — замечает по этому поводу С. М. Соловьев, — уже не в первый раз заставляет митрополитов отправляться туда и стараться, чтобы обе половины Руси были в политическом единении, которое условливало и единение церковное»{345}. То, что митрополит всея Руси сначала присматривался к северу, навещая Юрия Всеволодовича, а затем, после монгольского нашествия, подолгу живал во Владимире и потом окончательно перешел сюда, чтобы вскоре перенести свой престол в Москву, есть, по существу, процесс осуществления старой идеи Боголюбского о создании митрополии на севере. То, что история работала на пользу этой идеи, еще ярче свидетельствует о глубокой политической мудрости ее первого поборника — Андрея.

Вернемся, однако, к Новгороду. Здесь мы видим уже знакомую картину: Липицкая битва не освободила Новгорода от владимирской власти и прежде всего потому, что «суздальская партия» не исчезла, а тем более не исчезла жизненная для владимирских князей необходимость борьбы за Новгород. Следя за событиями в Новгороде со смерти Всеволода Большое Гнездо и до монгольского завоевания, мы видим, что ни одна династия не могла спорить с явным перевесом в Новгороде владимирских Всеволодовичей. Уже говорилось о появлении на новгородской кафедре владимирского ставленника Митрофана — это было фактом большого политического значения. Еще