Читать интересную книгу "Андрей Боголюбский - Николай Воронин"

с успехом осваивающего и эту сложную отрасль монументального искусства.

Художественная культура Владимирской земли развивается особенно ярко потому, что, словно следуя за общерусским размахом политического кругозора Всеволода, владимирские мастера не замыкают своих интересов в границах своей земли, но используют художественный и технический опыт зодчих не только других областей Руси, например Чернигова и Рязани, но и Кавказа, Чехии и Балкан.

Важнейшей чертой владимирской культуры при Всеволоде становится дальнейшее расширение в ней светских элементов, связанное как с взаимоотношением князя и церкви, так и с ростом городской культуры. Эта светская струя в архитектуре сверкает особым блеском в пышной и литературносложной декорации Дмитриевского собора. Примечательно, что для его росписи был избран гениальный византиец, творчество которого в полной мере сохраняло эллинистические элементы византийской живописи, интерес к выразительной индивидуально-психологической характеристике человеческого образа и живой красоте земного мира.

Даже летописный труд 1178–1193 годов и составление нового, летописного свода 1193 года, осуществляемые каким-то духовным лицом, проникаются интересом к светским делам княжеской власти и семьи Всеволода{336}.

Всеволод умер в 1212 году, напутствуемый торжественным и скорбным некрологом летописца. Он был положен в белокаменной гробнице в северном приделе расширенного и украшенного им Успенского собора. Туда же перенесли саркофаг Боголюбского, поставив его напротив гробницы брата в глубоком аркосолии в стене галереи. Так останки обоих строителей могущества Владимирской земли, столь тесно сомкнувших свой труд, легли и по смерти рядом.

XI. Накануне нашествия

Правление наследников Всеволода обычно рассматривается как закат могущества Владимирской земли, время распада державы Боголюбского и Всеволода под давлением тех центробежных внутренних и внешних сил, с которыми вели неустанную борьбу эти «владимирские самовластны». Но в это время владимирская великокняжеская политика дает также и весьма существенные для последующих столетий результаты.

За год перед кончиной, в 1211 году, Всеволод, собрав сыновей, сделал распоряжение относительно престолонаследия. Он отдавал старшему, Константину, Ростов, а Юрию — Владимир. Однако Константин упорно отказывался от такого распределения, полагая, что нужно держать в одних руках и старый центр земли, и его новую столицу. Он понимал, что Владимир теперь был действительно центром княжества и властной общерусской политики, его желанием и было, по-видимому, стать единовластным владимирским князем. Но за его спиной стояли и интересы ростовских бояр, мечтавших о реставрации приоритета Ростова; с этими тенденциями Константин также должен был считаться. Поэтому он возражал отцу, «хотяше Володимеря к Ростову». Это был опасный вариант, — он вдохновлял ретроградные мечтания ростовской боярской знати и угрожал горожанам Владимира и младших городов возвратом режима боярской олигархии. Всеволод, прекрасно понимая всю сложность создавшегося положения, решился на смелый шаг. Он созвал представителей всех городов, и в их числе Владимира и Переяславля, на поддержку которых рассчитывал в своем новом решении передать старейшинство Юрию. И действительно, оно было принято: «и целоваша вси людие на Юрии; приказа же ему и братью свою». Это была крупная дипломатическая победа, вновь выдвигавшая на первое место союз князя и горожан, победа владимирцев и переяславцев над ростовцами. Но это же событие стало завязкой раскола земли и власти: «Константин же, слышав то, воздвиже брови своя со гневом на братию свою, паче же на Георгия». И сразу же по вокняжении Юрия Константин «нача рать замышляти на Георгия, хотя под ним взяти Володимерь»{337}.

В надвигавшейся усобице между братьями ростовское боярство, вдохновлявшее политику Константина, решительно подняло голову. Оживилась и старая союзница Ростова — Рязань. Готовясь к неизбежной борьбе с братом, Юрий прежде всего отпускает содержавшихся в плену рязанских князей, рассчитывая купить этим их нейтралитет. Во Владимирской земле идет лихорадочная перегруппировка общественных сил: «Много волнение и смущение бысть о сем, и многие людие сюду и сюду отъезжаху мятущеся». Вслед за размежеванием основных феодальных групп между Константином и Юрием разделяются и их братья; на стороне Юрия остается лишь Ярослав, сидевший в Переяславле-Залесском.

В 1212 и 1213 годах Юрий ходил со своими полками на Ростов, но до битвы дело не доходило: споры разрешались соглашениями — неизменно в пользу Юрия. В ожидании лучших времен для решительного выступления Константин всячески благоустраивал и украшал Ростов: он вновь заложил упавший Успенский собор (1213), построил храм Бориса и Глеба на своем ростовском дворе (1214), храм Успения на своем дворе в Ярославле (1215) и там же собор Спасского монастыря (1216). В 1214 году он поставил в ростовские епископы своего духовника игумена Пахомия, а затем Кирилла, тогда как Юрий во Владимире поставил в епископы «Суздалю и Володимерю» игумена Рождественского монастыря Симона. Таким образом, уже через два года по смерти Всеволода III нарушилось и церковное единство земли: «и оттоле разделися, нача быти в Ростове епископ, а в Володимери и Суздале другий…»{338}.

В эту внутреннюю борьбу вклинились внешние осложнения. Ярослав Всеволодович, сменивший ушедшего из Новгорода в 1215 году Мстислава Удатного, своими крутыми действиями сразу показал, что он намерен снова подчинять Новгород владимирской власти. Он не пошел в Новгород, а сел в Торжке, запер торговые пути, задерживая новгородских послов. Вернувшийся Мстислав предложил Ярославу покинуть Торжок и отпустить новгородских людей, но тот ответил новыми репрессиями. Знаменитая фраза Мстислава перед походом на Ярослава: «Да не будеть Новый Търг Новгородом, ни Новгород Торжькомь, къде святая София ту Новгород…», по-видимому, метко схватывала смысл политики Ярослава. Он не хотел сидеть в Новгороде в неприятной атмосфере борьбы новгородских партий: «виде, яко не твердо ему хощеть быти сидение, и иде в Торжок…». Торжок был важнейшим узлом восточной торговли Новгорода, соперничавшим с ним и уже имевшим свои особые интересы. Сидя здесь, он мог в любой момент взять за горло Новгород, прервав его снабжение низовым хлебом. Силой и лаской Ярослав стремился доказать новгородскому торговому миру всю невыгоду борьбы с ним и преимущества соединения Владимирской и Новгородской земель под властью владимирских князей. Это логически вытекало из всей политики Боголюбского и Всеволода. Выдвигая Торжок перед Новгородом, Ярослав, может быть, оглядывался на опыт Андрея, противопоставившего боярскому Ростову Владимир{339}.

Мстислав прекрасно знал кипевшую внутри Владимирской земли борьбу и что там «есть у наю [нас] третий друг» — ростовский князь Константин и ростовское боярство. Он пошел в Залесье с новгородскими, смоленскими и псковскими полками и соединился с Константином. Попытка отколоть от Ярослава Юрия предложением сепаратного мира встретила гордый отказ. Соединение сил Новгорода и Ростова определило решающий перевес союзников над силами Ярослава и Юрия в знаменитой