подруге.. Что сейчас происходит с Мелиссой? Все ли с ней в порядке? Какие новые испытания выпали на ее долю?! И почему же рядом нет ее, Сары?!
Но подобные размышления вскоре были безжалостно прерваны: где-то за поворотом послышались громкие голоса и раздался властный окрик: «Стойте!». Тон, которым произнесли приказание, показался Монике знакомым, она вздрогнула и застыла, прислушиваясь. Повозка остановилась.
– Сиди здесь! – шепнула Моника Саре, а сама проворно спрыгнула на землю.
Девочка, конечно же, и не думала подчиняться, вытащила знаменитый кинжал из сумки и бросилась следом за ней.
Дорогу им перегородила полицейская карета. В ней, держа оружие наготове, расположились четыре человека, а рядом с Виктором и Моникой, стоял, размахивая руками, разгневанный инспектор Броуди.
– По какому праву? Я спрашиваю вас! – орал он. – По какому праву вы покидаете город? Вам велено было оставаться! Несмотря на деньги, которые заплатил этот мужчина, мы тот час же арестуем вас и уже не выпустим до окончания следствия.
Моника вскипела. Здесь она уже чувствовала себя сильнее и свободнее, ей хотелось дать волю гневу и накинуться на Броуди с кулаками, но Виктор мягким движением остановил ее.
– Инспектор Броуди, – начал Виктор. – Я думаю, вы совершаете большую ошибку, за которую вам придется отвечать перед мэром города.
– Да? С чего бы это? – заорал он. – Да и вообще, кто вы такой? Вчера я не стал спрашивать, откуда у вас столько денег! Но сегодня, сегодня – спрошу!
– Что же, я скажу вам, – спокойно ответил тот. – Я граф Виктор Бронэм. К вашим услугам.
– Что? Граф? Бронэм?! Да не смешите меня! – он истерически рассмеялся, остальные полицейские противно захихикали.
– Как вы знаете, – все тем же спокойным тоном продолжил Виктор. – Две недели назад скончался граф Генри Бронэм, человек богатый и почитаемый, хороший друг нашего мэра. Он умер, и все его имущество перешло к его единственному сыну, то есть ко мне! Откуда по-вашему у работника порта вдруг взялась такая кругленькая сумма?
На лицо Броуди набежала тень сомнения, он пристально всмотрелся в Виктора, который недолго думая, порылся в карманах брюк и достал, сложенную вчетверо, изрядно помятую бумагу.
– Пожалуйте, тут черным по белому написано, чей я сын, – он протянул листок инспектору, и тот недоуменно пробежал его глазами. Пока он читал, Виктор добавил: – Если вы не хотите проблем, которые несомненно начнутся у вас и вашего участка в целом, то дайте нам спокойно уехать.
Броуди трясущейся рукой протянул ему обратно бумагу, кинул на Виктора полный изумления взгляд и, с трудом поклонившись ему, ответил:
– Простите за доставленные неудобства, граф Бронэм. Я, право же, не знал.
– Что, съел? – неожиданно вставила тетя Моника, которая с искренней радостью наблюдала за происходящим.
Броуди метнул на нее полный ненависти взгляд и запрыгнул в карету. Через секунду они уехали.
– Ха! Ха! Ха! – Моника громко рассмеялась. – Как ты его отделал! Это было прекрасно! Просто прекрасно!
– Да, Виктор, не ожидала я от вас такого, – с важностью добавила Сара: – Я думала, вы только и можете, что стихи кропать!
– Ну, спасибо, – Виктор ухмыльнулся. – Ладно, девочки, залезайте обратно! Время не ждет!
– Слушаюсь, граф Бронэм! – снова рассмеялась Моника.
Виктор усмехнулся и залез на козлы.
– Как он его, а?! Нет, ну ты слышала! Как он его?! – повторяла довольная Моника, а Сара в глубине души была несколько разочарована: ее кинжал снова остался не у дел.
Дальше их путь продолжался без приключений. Незадолго до наступления темноты они остановились на ночлег.
– А я смотрю, Глория и ее подружки хорошо поработали, – заметила Моника. – Погода стоит просто отличная и никакого урагана! Только следы от него то тут – то там!
– Да, – подтвердила Сара. – Она основательно принялась за дело! Мы же еще увидим ее, тетя Моника?
– Ага, она обещала присоединиться к нам у перевала. Дальше им идти нельзя. Там уже чужая земля.
– Что значит чужая земля? – поинтересовалась Сара.
– А я почем знаю? – пожала плечами Моника. – Может, наш граф знает? Эй, Виктор, – она громко закричала ему: – Хватит тебе возиться с этой палаткой, лучше скажи нам, что такое чужая земля? Так Глория про Файд-Таун говорила!
Конечно же, Виктор не услышал и половины того, что попыталась донести до него Моника. И он, оторвавшись от работы, подошел к ним. Моника повторила свой вопрос, помешивая поварешкой в большом котле, откуда доносились аппетитные запахи.
– Мне кажется, – он присел рядом и уставился на огонь. – Там правят другие существа.
– Это что за звери такие? – спросила Моника.
– Я не очень хорошо умею объяснять такие вещи, – смущенно улыбнулся Виктор, – Я лучше прочитаю вам стих.
Тучи закрыли пустоту небес,
по округе псы завыли хором.
И вокруг деревни темный лес
заскрипел кладбищенским забором,
повинуясь ветру. И как будто устав
от неуемной боли,
потянулись звуки с колокольни.
липкими конечностями спрута.
Колокол сначала пел негромко,
колокол сначала пел тоскливо,
он был слышен только на задворках
Но сейчас неистовым порывом,
разрывая тихую обитель,
заходясь в безумной круговерти,
колокол хрипел о скорой смерти,
колокол орал нам: «Уходите!».
Над ночной деревней прогремели
три последних яростных удара,
ошалело зашатались двери,
и в один момент вдруг тихо стало.
И препятствий в поле не встречая,
из лесу пополз густой туман.
Очень скоро стало слышно нам,
как у церкви что-то зарычало.
– Мммм, – Сара задумалась, и ей снова стало стыдно, что она когда-то смеялась над его стихами. Мелисса бы сейчас столько всего сказала. А она? Что она? Может только промычать нечто неопределенное. Она никогда не умела красиво выражаться.
– Чудесно! – воскликнула Моника.
– Спасибо, девочки, – Виктор придвинулся поближе к огню. – Знаете, – его голос немного дрогнул, – Когда мы все так близко сошлись, я впервые за долгое время почувствовал, что меня, наконец, понимают. Я, дойдя до отчаянья, читал свои стихи только матросне в кабаках! Одни смеялись, другие жалели меня, считали, что я безумный, третьи норовили полезть в драку. Душа болела. Сильно болела. А когда появились вы все, мне стало так хорошо!
– Вот так дела! – обижено протянула Моника. – Мы с тобой много лет знаем друг друга! Сколько раз я звала тебя в гости?! Сколько раз просила почитать стихи?! И что ты мне отвечал, а? Помнишь? Нет настроения, прости!
– Моника, – он улыбнулся, и лицо его стало кротким, как у ребенка, – Понимаешь, я настолько привык к насмешкам и безразличию, что считал твои приглашения лишь жалостью, которую ты испытываешь к конченому человеку.
– Ничего себе! – оторопела она. – Да как ты мог так думать?! Уж я-то никогда тебя не считала конченым