Он вздохнул.
— Ну, да, да, — сказал он. — У нас с нею было любовное приключение. Очень недолгое, просто прихоть прославленной звезды. Ей понравилась моя песня, она стала ее репетировать, так мы и познакомились.
— Когда это было?
— Году в восемьдесят седьмом, — ответил он. — Я был с нею на гастролях в Прибалтике, и все было прекрасно. А когда мы вернулись, она дала понять, что все кончено.
— Их нравы, — заметил я.
— Я не имею к ней никаких претензий, — поспешил заявить Юра.
— Ты что-нибудь знаешь о том периоде, когда она начинала? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Ничего определенного. Ее выводил, как мне кажется, Алекс Кэлброд. Помнишь, был такой пижон?
— Смутно, — сказал я. — С кем она тогда работала?
— Я представления не имею, — признался Юра.
— А узнать можешь? — спросил я. — Есть же в городе знатоки музыкальной жизни, записные сплетники и всезнайки, а?
Он улыбнулся.
— Есть. В отделе культуры до сих пор сидит Ася Вепренская, дочка бывшего военкома и фанат рока в семидесятые годы. Она крутилась во всех тусовках того времени.
— Она мне нужна, — сказал я.
Юра пожал плечами.
— Стоит только позвонить. Но она в прекрасных отношениях со Щелкановой!
На студии жил миф о том, что мы с Мариной Антоновной Щелкановой, заведующей отделом культуры городской администрации, чуть ли не смертельные враги. Это шло из той эпохи, когда Марина Антоновна была моим непосредственным начальником, и мы действительно вели холодную войну, но с тех пор прошло много времени, и наши новые отношения характеризовались редкими встречами на официальных мероприятиях и изысканной любезностью.
— Я тоже, — сказал я в ответ.
Сценаристы принесли новый вариант сценария для «Детектива», опять отдающий духом халтуры, но хотя бы съедобный, и потому я, скрепя сердце, подписал его к работе. Нас поджимали сроки, и на новую доработку не оставалось времени.
Валера Хабаров пришел с интересным вариантом сцены для Марины и ее окружения. Как и следовало ожидать, сцена лирических отношений внутри треугольника «королева — паж — фрейлина» была решена Валерой в тошнотворно сентиментальных тонах, но с той тонкой мерой равновесия, когда люди соображающие могут наслаждаться пародийностью ситуации, а те, что попроще, с охотой прольют слезу.
— Это надо снимать, — сказал я решительно.
— Как снимать? — испугался Валера. — Ни сметы, ни денег…
— Готовь режиссуру, — потребовал я. — Я сделаю все, что надо, а ты будешь снимать. Сколько тебе надо времени?
Он пожал плечами.
— Да я хоть завтра готов…
Я улыбнулся. Этот парень нравился мне все больше.
— Все, — сказал я Жене Наволоцкой. — Я пошел к Глушко.
— После обеда ожидались спонсоры, — напомнила она.
— Это святое! — сказал я. — Буду, как штык!
Максим Иванович как раз перед моим приходом провел совещание административного состава, так что настроение у него было рабочее.
— Где деньги на мою передачу? — спросил я его прямо. — У нас уже все готово к съемкам, нужны деньги.
— Мы же договорились, — нахмурился он. — Сначала сценарий и смета, а уже потом деньги.
— Максим Иванович, дорогой, — воскликнул я. — Февраль заканчивается, вы представляете, что это будет за работа, если мы будем и дальше тянуть?
— Ну, давай смету, и я пойду к начальству, — чуть испуганно согласился он.
— Смета у вас будет сегодня, — сказал я. — Но и вы пообещайте, что завтра же вернетесь с деньгами.
Он заулыбался.
— Сам знаешь, что это невозможно…
— Но я начинаю работать, — предупредил я. — Если что, все спишем под какой-нибудь «Караван-сарай».
— Кстати, о «Караван-сарае», — вспомнил он. — Что там произошло в последней передаче? Весь город шумит.
Я усмехнулся. Это случилось на развлекательной передаче «Караван-сарай», где воспроизводилась одна из популярных форм соревновательной викторины. Еженедельно мы проводили интеллектуальную дуэль, используя для съемок студентов городских вузов и прочих умников, кто только был готов выйти на съемочную площадку и продемонстрировать свою эрудицию. Поскольку шел какой-то важный финал, ведущим был я сам, генеральный директор телекомпании «ТВ — Шоу». Контакт с ребятами я нашел легко, и все было хорошо, пока дело не вышло на заключительные вопросы. Напряжение возросло необычайно, болельщики неистовствовали, и нам пришлось останавливать съемку, чтобы их успокоить. Наконец в решающий момент, когда одна из команд отвечала на вопрос, ребята совершили небольшую ошибку, за которую я решил не засчитывать им правильный ответ. Прокатился стон разочарования и протеста, но я проявил твердость и приступил к другому вопросу, который был посвящен Шекспиру. Речь шла о сцене «Мышеловка» в «Гамлете». Когда соперники предыдущих неудачников первыми собрались отвечать, стало ясно, что они победители. Но вот что заявил молодой наглец:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мы признаем, что игра имеет свои законы, но, как говорили наши предки, честь выше прибыли.
Я еще не понял, к чему он ведет, но насторожился.
— Поэтому вот наш ответ, — сказал тот. — Это, конечно, пьеса «Мышеловка», сыгранная бродячими актерами в знаменитой трагедии Шекспира «Отелло».
Публика взорвалась, но я успокоил их и переспросил:
— В какой пьесе?
— «Отелло», разумеется, — отвечал тот с наглой улыбкой.
— Даю три секунды на уточнение ответа, — сказал я решительно, тем самым драматизируя ситуацию до предела.
Он пожал плечами.
— «Отелло», — повторил он.
Пронесся разочарованный вздох, и я произнес приговор:
— Ответ неправильный! Команда медиков имеет уникальный шанс. Прошу правильный ответ!
Медики пошушукались между собой, и их капитан ответил с достоинством:
— Полагаю, нам понятны подспудные мотивы этой ошибки» и мы восстанавливаем статус-кво своим ответом. Конечно, это не «Отелло», это знаменитая трагедия… — он запнулся и закончил, — «Двенадцатая ночь».
Зал взревел от разочарования, и я только тогда понял, что они меня дурачат, тем самым выражая свой протест против моего предыдущего решения. Таким образом они решили вернуться к равному исходному положению. Поэтому я кивнул и отреагировал на это так:
— На самом деле, конечно, речь шла о трагедии Шекспира «Горе от ума». Мы продолжаем схватку, следует еще один последний вопрос…
В зале ситуацию поняли правильно, раздался общий хохот, и после того, как съемка закончилась ребята подходили ко мне, поздравляя за ловкое решение, направленное на разрядку напряжения. Но совсем по-другому отреагировали телезрители, поднявшие целую волну возмущения из-за того, что пресловутый Павел Николаевич не знает классики мировой драматургии. В газете появился фельетон, а из мэрии звонили с требованием дать публичный ответ на происшедший инцидент. Я дал им компетентный ответ, что объявил сам себе выговор без занесения. Объяснять кому-либо, что такое чувство юмора, как известно, безнадежно.
— Мы уже приняли меры, — заверил я генерального директора. — Недостатки будут устранены в ближайшее время.
— А то в администрации недовольны, — сказал Максим Иванович многозначительно.
Я вернулся к себе, вызвал экономиста Яниса Круминьша, который, несмотря на свое явное прибалтийское происхождение, внешностью походил скорее на татарина, и велел ему срочно составить смету предельно роскошной передачи.
— Вставь туда все возможные услуги, — сказал я, — и умножь все на пять.
— Почему на пять? — не понял Янис.
Что-то от прибалта в нем все-таки еще сохранялось.
— Хорошо, умножай на шесть, — разрешил я. — Только чтобы смета была у генерального директора к концу рабочего дня.
Он ушел сочинять смету, а я набрался наглости и позвонил Марине Антоновне Щелкановой. Мне нужно было как-то выйти на Асю Вепренскую, и я попытался сделать это обходным маневром.
— Здравствуйте, Марина Антоновна, — сказал я тепло. — Давно вас не видел, как вы поживаете?
— Вашими молитвами, Павел Николаевич, — отвечала та. — Что это вы вспомнили о нас?