— Спасибо, — поблагодарил я. — Сказано прямо и сердито.
— Я не закончила, — сказала она, шагнув ко мне. — Я не имела в виду тебя, потому что мы не любовники, ведь так?
Совершенно автоматически я ее обнял, но она сама не дала себя поцеловать.
— Не так быстро, Пашенька, — проговорила она, смеясь. — Уважать я тебя уважаю, но еще не полюбила.
Я отпустил ее и пробормотал:
— Чудный день сегодня вышел. Два динамо от двух Марин сразу.
Она рассмеялась.
— У нас еще все впереди, Пашенька…
Марина мимолетно чмокнула меня в щеку и прошла в прихожую. Я поплелся за нею, бормоча под нос ругательства.
Мы спустились во двор, и она подошла к своей машине, скромным стареньким «Жигулям».
— Стоит, — сказала она, стряхивая снег с крыши.
— Я думал, ты на «Кадиллаке», — заметил я.
— Я на «Кадиллаке», когда на концерт еду, или в ресторан, — сказала Марина. — Хочешь прокатиться со мной по городу?
— Спасибо, — отказался я. — У меня еще работа осталась.
— Прекрасно, — сказала она, — иди и работай.
Я сам не понял, как она вдруг оказалась рядом со мною, но ее жаркий поцелуй перебаламутил во мне все чувства. Мне мгновенно захотелось поехать с нею кататься по ночным улицам города, но она уже отстранилась и юркнула в машину. Пока она разогревала двигатель, я стоял и не знал, как поступить, но она уже приняла решение и рванула машину с места, обдав меня грязью из-под колес.
Весь оплеванный, презирающий сам себя, я поплелся домой.
11
Утро оказалось гораздо мудреннее вечера, и я все свои вечерние неуклюжие поползновения в области близких контактов отнес к сфере конспиративной разведывательной деятельности. Еще бы, сразу две опытные и весьма привлекательные женщины напали на меня с явными агрессивными намерениями, и я успешно отбился от обеих! Такая точка зрения придала мне уверенности, и потому по дороге на студию уже в одиннадцатом часу я остановил машину около здания городской администрации и выскочил засвидетельствовать свое почтение заведующей городского отдела культуры.
На счастье, Марины Антоновны на месте не оказалось, она была в областной администрации, и я без проблем разыскал необходимую мне Асю Вепренскую, а точнее Асю Николаевну.
— Я вам нужна, Павел Николаевич? — спросила та с восторгом.
Имея внешность почтенной матроны, она сохранила на удивление много детской непосредственности, что и позволяло ей сохранять бодрость духа даже после двадцати лет работы на административной должности.
— Понимаете, Ася Николаевна, — сказал я, присаживаясь за ее стол. — У меня к вам есть один консультативный вопрос. Мне сказали, что вы знаток музыкальной жизни города семидесятых-восьмидесятых годов. Это так?
— Так, — обрадовалась она. — Я тогда курировала музыкальные ансамбли по комсомольской линии. Ух, и доставалось же мне за это!..
— Да, да, — кивнул я. — Мы с вами из поколения мучеников застоя, да?
— Ну, страшных мучений я не испытала, — призналась она честно, — но очень часто моя служебная карьера висела на волоске, это да.
— Вы помните, как начинала Марина Рокша? — спросил я, резко переходя к делу.
Ася Николаевна фыркнула.
— Еще бы!.. Ее открыл мой приятель, Алик Колобродов. Я помню ее еще восемнадцатилетней девчонкой. Она была такая пухленькая…
— Вы помните, что поначалу она выступала в паре с каким-то юношей?
— Конечно! — рассмеялась она. — Дино Рок! Это был Дима Трофимов, из мединститута, очень хороший мальчик был…
— А где он сейчас, вы не знаете?
Она задумалась.
— Знаю, конечно, — выпалила она, хлопая ресницами. — Он работает в поликлинике Центрального района, участковым терапевтом. Я его там до сих пор постоянно встречаю, только он меня уже не узнает. Наверное, я изменилась, — она вздохнула.
— Если это и случилось, — сказал я, — то в лучшую сторону. Передавайте привет Марине Антоновне, скажите ей, что я еще позвоню.
Я заскочил на студию, поприсутствовал на съемках очередного «Детектива», узнал, что генеральный директор в администрации, и снова сел в машину, чтобы поехать в поликлинику. Наверное, мне следовало предварительно позвонить туда, но я не догадался и съездил зря. Участковый терапевт Трофимов в этот день работал со второй половины дня, и я, узнав его домашний адрес, отправился к нему домой, теперь уже предварительно позвонив и договорившись о встрече. Трофимов был удивлен, но встретиться согласился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Жил он в дальнем конце города, и я добрался к нему только около полудня, когда тому пора было собираться на дежурство в неблизкий Центральный район. Я успокоил его тем, что доставлю на работу на своей машине, и мы сели попить чаю. Как объяснил сам Дмитрий Юрьевич, дети были в садике, а жена — на работе. Выглядел он человеком спокойным, сдержанным и ничуть не комплексовал, как многие, в присутствии телевизионной знаменитости.
— Мы собираемся делать передачу про Марину Рокшу, — сказал я для начала. — Было бы интересно услышать мнение о нашей звезде тех, кто знает ее давно.
— Она сама вас сюда направила? — спросил Трофимов с ледяным спокойствием.
— Нет, — ответил я. — Она сказала, что чувствует вину перед вами. Вы не могли бы рассказать, в чем тут дело?
— Она ошибается, — сказал Трофимов. — Никакой вины нет. Она действительно талантлива, а мое увлечение музыкой было только недоразумением.
— А в какой момент своей биографии она могла посчитать себя виноватой? — спросил я.
— Я еще раз повторяю, я не считаю ее виноватой, — отвечал Трофимов.
— И все же, — настаивал я. — Вы понимаете, для телевидения, как и для искусства вообще, важно присутствие драматургии, а драматургия, как говорил Аристотель, это столкновение двух правд.
Он похлебал чаю из блюдца, подумал, все оценил.
— Это был конкурс на фестиваль молодых исполнителей, — сказал он наконец. — Мы с нашей группой уже имели некоторый авторитет в молодежной среде, но конкурс всесоюзный, и жюри там было очень взыскательное. Когда мы прошли первый тур, нам подсказали, что, если Марина будет петь одна, у нее будет больше шансов.
— И она спела одна? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Судите сами, было ли здесь предательство?
— А кто обвинил ее в предательстве? — тут же ухватился я.
Он чуть смешался:
— Об этом говорили многие.
— А в чем тут выразилась роль Алекса Колобродова? — спросил я.
Лицо Трофимова и вовсе окаменело.
— Он курировал нас, — сказал он.
— Он тоже был согласен с тем, чтобы Марина пела одна?
— Да, конечно, — сказал Трофимов. — Ведь это он и узнал про мнение жюри. У него был там свой человек, ему и шепнули.
Я насторожился.
— Речь шла только о пении? — спросил я.
— А о чем же еще? — спросил Трофимов уже раздраженно.
— Ну, — сказал я. — Это же был период глухого застоя. Мало ли что они могли потребовать от молодой девушки…
Он посмотрел на меня деревянными глазами.
— Павел Николаевич, по-моему, вы хотите сказать гадость. Во времена глухого застоя эта мерзость еще не получила широкого распространения.
— Простите, — извинился я. — Вы знаете о том, что у Марины есть ребенок?
Он вздохнул.
— Конечно.
— А кто является его отцом?
— Да, знаю, — сказал он мрачно.
— Скажите, они любили друг друга?
Он помолчал.
— Я не могу об этом судить, — сказал он сухо.
— А вы, — спросил я, — любили ее?
Он не вздрогнул, и не вскинул на меня взгляд. Даже не шевельнулся.
— Да, любил.
Я был в этом уверен.
— А как же получилось потом, — интересовался я дальше, — когда Алекс ее бросил, почему она осталась одна?
Он слабо усмехнулся, дернул плечами и произнес почти жалобно:
— Она не приняла нашей помощи.
Тут я его пробил, и мне на мгновение даже стало его жалко. Я понял эту ситуацию, в которой начинающая звезда, после первого успеха отбрасывающая своих прежних друзей, — вдруг падает, и не желает принять их помощи. Помощи, которую ей предлагали от всего сердца.