Она даже не заметила, что я не достала из холодильника остатки запеканки на ужин.
Пока я проводила раскопки с целью отыскать маршмеллоу, Эйнсли посмотрела на мой блокнот.
– Ты написала свою собственную характеристику? – спросила она, потянувшись за ним.
Я кивнула и сунула полную с горкой ложку мороженого в рот.
– Я думала, – ответила я с набитым ртом.
– Это я уже поняла, – сказала девушка, всматриваясь в слова. – Они становились полными придурками из-за сериала «Как я встретил вашу маму».
– Думаешь? – спросила я, передавая ей ведерко. – А теперь у меня травма. Что очень замечательно.
– Тебе следует подать на них в суд, – согласилась она, а потом прикусила язык c глупой улыбкой на лице. – Итак, объяснишь мне?
– Это что-то между тревожной и тревожно-избегающей привязанностью, – сказала я. – Это редкость.
– Как и ты!
– Спасибо. По сути, такие люди противоречивы. Они хотят быть ближе с людьми, но также боятся этого. Их эмоции путаются, и они одновременно хотят быть рядом и как можно дальше. Например, если ты чувствуешь себя отвергнутым, тебе хочется стать еще ближе, но когда это случается, ты оказываешься в ловушке.
Эйнсли удивленно уставилась на меня, а затем подобие содержательной мысли отразилось на ее лице.
– Окей, думаю, это объясняет ситуацию с Брук.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты сходила по ней с ума годами. И никогда не чувствовала себя в ловушке, так?
– Да.
– Так, а она не была влюблена в тебя. Без обид. Так что ты всегда оставалась в фазе «Я хочу быть ближе», верно?
Я уставилась на нее.
– О, боже. Ты гений.
– Верно. – Она махнула ложкой в мою сторону. – Но при чем здесь родители?
– О. Ну, твой стиль привязанности формируется в детстве. Избегающие хотели добиться любви родителей, но их родители и были теми, кто заставлял их добиваться любви.
– В этом есть смысл. Итак, думаешь, ты ищешь любовь родителей, потому что они не позволяли тебе болтать во время сериала?
– Ага.
– А не потому, что они ругались на весь дом почти каждый день, когда мы пытались заснуть?
– Хм-м. Наверное, такой вариант тоже допустим.
– Допустим. – Эйнсли передала мороженое обратно мне, и я вцепилась в ведерко. – Черт. Теперь-то что?
Я поставила ведерко на пол, а она развела руки, чтобы заключить меня в объятья.
– Господи, ты ходячее беспокойство. – Она засмеялась мне в волосы, качая меня. – Такая сердцеедка.
– Что мне делать? – спросила я, уткнувшись ей в грудь.
– Ты у меня спрашиваешь?
– Ну, я не могу попросить совета у шкафчика восемьдесят девять.
Мы оторвались друг от друга и засмеялись.
– Тебе нравится Броэм? – спросила она.
Вздохнув, я откинулась назад и упала на матрас.
– Я не знаю. Возможно.
– Ладно. Ну. Какого цвета его глаза?
– Они красивого темно-голубого цвета. Даже темно-синие.
– Что он думает о мороженом Phish Food?
– Он предпочитает тирамису.
– Когда последний раз ты видела, чтобы он улыбался?
Ни секунды не медля, я ответила:
– Когда он спросил, расстроюсь ли я, если он не сойдется снова с Вайноной.
Эйнсли ненадолго затихла. Когда я снова взглянула на нее, она уставилась на меня, приподняв брови. И тогда я поняла.
– Ого. Кажется, он и правда мне нравится.
– Ага, думаю, да.
Ладно. Вот дерьмо. Кажется.
Мне нравится Броэм.
У меня чувства к Александру Броэму.
Александр Броэм с его спорами, постоянно серьезным лицом и дерзостью.
Александр Броэм с его чувствительностью, проницательностью и способностью придавать всему сказанному мной смысл и важность.
Александр Броэм с его слишком голубыми глазами и красотой, сдержанной улыбкой и тонкими пальцами.
Александр Броэм с его диким караоке в машине, любовью к ужастикам и импульсивными решениями, типа того, чтобы посидеть на дереве во время ливня.
Но если мне и нравился Александр Броэм, что это говорило обо мне?
Я попыталась представить реакцию папы на Броэма, если бы тот снова пришел в его дом. Реакцию нашего клуба, когда я объявлю, что я, девушка, встречаюсь с парнем. Мировую реакцию, когда я, находясь на ЛГБТ-мероприятии, расскажу о своем парне.
Я даже не осознавала, что раньше у меня существовал такой страх. Но теперь, когда думала об этом, мой желудок так сжимался, что стало ясно – это находилось в моем подсознании уже долгое время.
Я подхватила свой блокнот, посмотрела записи, и у меня закружилась голова. Но я откинула все тревожные мысли.
– Ну, знаешь, – сказала я. – Все равно из этого ничего не получится.
Эйнсли, всегда терпеливая Эйнсли, кивнула.
– Почему нет?
– Потому что у него тревожный тип привязанности, а у меня, скорее всего, избегающе-отвергающий, поэтому ничего не получится. Это будут токсичные отношения, такие же как у него с Вайноной. Мы прижмем друг друга к стенке. Я взбешусь, а мои психи взбесят его, а потом его психи еще сильнее взбесят меня и так далее.
– Ты уверена, что у тебя избегающе-отвергающий тип?
Я покачала головой.
– Мне нужно сделать пару тестов, чтобы быть уверенной. Но если это так, все кончено. Если только мы оба не согласимся работать над собой и совершим большое усилие. У нас пока нет никаких обязательств, поэтому, скорее всего, легче не продолжать, пока не стало хуже.
– Дарси?
– Что?
– Не пойми меня неправильно, но у меня была мысль. Я знаю, что тебе очень интересна тема с отношениями. И ты очень хороша в этом, не пойми меня неправильно.
Мне не нравилось, к чему она вела. Комплименты так не начинаются.
– Хорошо?
– Но… не думаешь, что ты специально ведешь себя с людьми отстраненно и холодно, чтобы не привязываться к ним?
Я надула щеки, думая. Казалось, я получила обратную связь от шкафчика восемьдесят девять? Потому что это была правда в глаза.
– Может?
Может, Брук была для меня фантазией. Той, которая воодушевляет, и при мысли о ней ты затаиваешь дыхание, но прежде всего она приносит спокойствие. Хотя она не была моей воображаемой женой. Она была моей лучшей подругой, настоящим человеком. И в действительности я не помогала ей расти и не зажигала в ней огонь так, как она этого заслуживала или в этом нуждалась.
Эйнсли схватила подушку и, прежде чем облокотиться на нее, взбила на коленях.
– Не бойся тяжелых эмоций, хорошо? Просто позволь этим чувствам появиться, даже если всего на вечер. Посмотришь, что из этого выйдет.
Я понимала, что Эйнсли, возможно, права. Может, я и не была тревожно-избегающим типом. Может, я просто… тревожный. Потому что, если мне нравился Броэм, а я ему, я могла пострадать, такая боль не сравнится с неразделенной любовью. Прямо сейчас я находилась в пространстве между звуком и эхом. Броэм задал вопрос, на который я должна ответить.
Вот так, или продолжать мечтать о любви, помогать другим найти ее, никогда не позволяя себе рискнуть.
Несмотря на то что я уже приняла решение с Эйнсли, я откладывала его выполнение дольше, чем собиралась. Следующие несколько дней в школе я ждала, чтобы столкнуться с Броэмом, но единственный раз, когда увидела его, он находился очень далеко от меня. Позже, вечером после школы, я несколько