чем они занимались, их самих тоже губило, – продолжал он. – Неподалеку от этого я нашел тело человека – так же изуродовано, обезображено. И сохранилось хуже этого. Там взять было нечего.
Ишка протяжно выдохнул сквозь зубы:
– И что мы узнали нового? Что люди не знают жалости? Это не новость.
– Многое узнали. И могли бы узнать еще больше, если бы не спалили город, не обследовав прежде.
Взгляд Ишки стал жестким.
– Ты говоришь, они пытались что-то создать, применяя магию фейри, – заговорила я. – Сплавляя человеческую магию с нашей. И…
Я прочистила горло. Следующее слово слишком походило на брошенное в меня всего несколько часов назад.
– Ты говоришь… о порче.
– Думаю, да. Но я еще не разобрался зачем и как.
– Такая магия кощунственна, – проворчал Ашраи. – Ни один мудрец-фейри не стал бы изучать подобную.
– Он верно сказал. Дома фейри во многом различались, но сходились в одном – может быть, только в одном и сходились: что магия дарована нам богами. И потому она почиталась священной, относились к ней бережно и благоговейно и никогда, ни за что не изучали и не использовали кощунственно.
Мне ли не знать этих учений? Они и приговорили меня за ту магию, что обитала в моей крови.
– Мудрецы-фейри – нет, – сказал Кадуан. – А нираянские – возможно.
Я вскинула голову. Должно быть, ослышалась?
– Нираянские? – повторила я. – Ты предлагаешь нам написать в Нираю?
– Я предлагаю отправиться в Нираю.
Так нелепа была эта мысль, что я чуть не расхохоталась.
Ашраи презрительно фыркнул:
– Отправимся в Нираю – ни один домой не вернется.
– Ты говоришь так, будто мы могли бы туда попасть, – добавила Сиобан. – Но мы не сумеем, даже если захотим.
– Да я в жизни не соглашусь войти в царство изменников-полукровок, – буркнул Ашраи. – Удивляюсь, как тебе в голову пришло говорить с теми, кто готов сходиться с убийцами твоего рода. Сидни, ручаюсь, презирают их еще больше меня.
Я невольно согнула пальцы руки – правой, покрытой не позорными крестами, а почитаемой историей моего отца.
Да. Для многих и многих одна мысль посетить Нираю была… ну, слово «неприемлема» показалось мне слишком слабым. Это маленькое королевство на островке между землями фейри и людей лежало еще южнее Дома Кораблика. Для любого дома фейри нираянцы были отверженными, потому что основатели их королевства совершили постыднейшее.
Они смешали кровь с человеческой.
И они жестоко поплатились за осквернение обычая фейри: изгнанием и много худшим. Наказание вершилось и руками моего народа. Руками моего отца.
– Нам невозможно посещать народ изгнанников, – сказала я.
– А что нам мешает? – возразил Кадуан. – Есть причина?
– Их изгнание вечно и всеобъемлюще, – сказал Ишка. – Ступив на их землю, мы осквернили бы себя.
Я еще ни разу не видела Кадуана сердитым. Да и сейчас его гнев разгорался медленно, словно бурлил подо льдом замерзшего озера.
– Вот в чем люди сильнее нас, – тихо заговорил он. – В изобретательности, в приспособляемости. Они умеют избавляться от своих слабостей. Мы же цепляемся за старину, даже видя, как гибнет наш народ. Так ли мы далеки от еретической магии? Вы не созданы полуоборотнями. Вы этому учились, не от богов получили. Или это тоже ересь?
Над переносицей у Ишки собрались морщины.
– У нас нет ничего, кроме традиций. Отказавшись от них, мы потеряем все.
– Ничего? Мы сохраним жизни! Думаешь, я дорожу традициями моего Дома? Нашими бессмысленными законами? Я бы все их отдал, и больше того, лишь бы вернуть погибших в тот день. И у того, кто скажет иначе, нет мозгов или сердца.
Ишка вздернул брови. Ашраи, похоже, еле сдерживался, чтобы не закатить пощечину королю. Мне пришлось проглотить возмущенный вздох, хотя сквозь него пробилась и толика восхищения.
Как легко Кадуан сбросил с себя груз общепринятых правил! Я же день ото дня чувствовала, как он жесткими лямками натирает мне плечи, напоминая, что я такое и чем мне никогда не быть. Правила определяли каждый миг моей жизни. А для Кадуана ничего не значили.
Кадуан перевел взгляд на меня. Зелень его глаз от ярости сделалась еще ярче.
Он только и сказал: «Эф?» – и я в который раз поразилась, как звучит в его устах мое имя.
Я молчала.
Может быть, что-то подсказывало мне, что он прав. Но я всю жизнь глушила этот голос – голос, бунтовавший против приговора крови, ненавидевший отца, отвергшего любящую, почтительную дочь. Я загнала эту часть себя в дальний ящик. И не собиралась выпускать сейчас, когда из обесчещенной эсснеры стала избранницей отца.
– Мы найдем другой способ узнать ответ, – сказала я. – Условия изгнания ясны. И тиирн никогда бы такого не допустил.
Кадуан словно съежился. И отвернулся – отвернулся к трупу на столе.
– Мы найдем другой способ, – повторила я.
– Конечно, – сухо ответил Кадуан. – Не сомневаюсь.
Весь день мы держались намеченного пути. Странно было продолжать начатое, когда весь мир внезапно переменился. Мы почти не переговаривались и к ночи, разбив лагерь, молча разошлись по палаткам.
Я долго лежала без сна. Наконец выбралась из палатки и тихо ушла в лес. Кадуана разыскала без труда. Думала застать его за упражнениями, но он сидел на поваленном дереве, запрокинув голову к небу.
Я остановилась.
Глаза его были закрыты, лунный свет, стекая по щекам, очерчивал профиль. Мне подумалось, как он красив: резкие изломы черт в идеальном равновесии, словно на полотне художника.
Я стояла так, не приближаясь к нему. Пока Кадуан, не открывая глаз, не проговорил:
– Итак, теперь нам известно, почему ты не тиирна.
У меня вспыхнули щеки, и я возблагодарила скрывшую краску темноту.
– Ты сегодня не упражняешься?
Кадуан открыл глаза, взглянул на меня. Таким взглядом можно резать камень.
– Сколько тебе было?
Я замялась. Мне не хотелось отвечать. Я редко говорила об этом даже с домашними. В каком возрасте я узнала, что я такое?
– Когда ты узнала, что ты – эсснера?
Я съежилась, как от удара.
– Что? – Кадуан вглядывался в мое лицо. – Не нравится это слово?
Он, как всегда, замечал больше, чем мне бы хотелось.
– Конечно не нравится, – пробормотала я.
И подумала, не уйти ли. Это было бы проще всего. Так я обычно и поступала, услышав неловкие вопросы.
Но вместо того я села рядом с ним:
– Мне было десять весен. Жрица распознала. Почувствовала в моей магии.
Я помнила все как сейчас. Жрица встала передо мной на колени, коснулась пальцами лба. Она читала мою магию своей – жрицы-сидни обладали редким даром: заглядывать в глубину чужой магии, в чужую кровь. Она закрыла глаза,