Огонь проникал в кабину, заполненную дымом. Высота падала. Маша сказала: «Прыгайте, а я попробую посадить…» Но ни Галя, ни Ваня, раненный в бою, не захотели оставлять ее. Сразу же за Кубанью, за линией фронта, самолет плюхнулся на землю. Надо было как можно быстрее выбраться из горящего самолета, но тут оказалось, что заклинило выходной люк. Тогда Ваня, собравшись с силами, отбил его. Едва все трое успели отбежать, как раздался взрыв…
В конце войны Маше Долиной и Гале Джунковской (Марковой) было присвоено звание Героя Советского Союза.
* * *
Рассказывает техник эскадрильи Тоня Вахромеева:
«…На фронте нам, техникам, пришлось привыкать к совершенно новым условиям. Здесь не было ни ангаров, ни стационарных [238] ремонтных мастерских. Наши По-2 базировались на случайных, неподготовленных площадках, где мы своими силами оборудовали стоянки для самолетов, тщательно маскировали их, производили полевой ремонт.
Ночью, когда наши машины беспрерывно взлетали и садились, у нас было много дел. Техники встречали самолеты, осматривали их, заправляли бензином и маслом, устраняли дефекты, повреждения и снова провожали в полет. И все это в темноте, при свете карманного фонарика, а иногда и при лунном свете, чтобы не демаскировать аэродром.
…Отступление 1942 года на юге. Днем - перебазирование, ночью - боевые вылеты. Частые тревоги. Иногда уходим от немцев в самую последнюю минуту… Фронтового опыта еще нет. Постепенно привыкаем ко всему. Однажды пришлось самим срочно сжечь свой неисправный самолет, который не мог подняться в воздух из-за отсутствия запчастей: к хутору приближались немецкие танки.
…Весна 1943 года. Аэродром под Краснодаром, настоящий, с капонирами. Мы довольны - каждый самолет имеет свое удобное место. Но когда нас пробомбили два раза, нам захотелось куда-нибудь в глушь, на лесную опушку…
…Лето 1943 года. Укрепленная "Голубая линия". Наш аэродром совсем близко к фронту. Полеты с заката до рассвета, каждую ночь. На старте - полная темнота. Самолеты садятся по трем огонькам, которые зажигаются на короткое время. Мы работаем совсем без света, даже без карманных фонариков: над аэродромом то и дело пролетают немецкие самолеты…» [239]
* * *
Вспоминает Раиса Аронова:
«Полк нуждался в пополнении летного состава. Штурманов начали готовить из своей среды - из техников и вооруженцев. Летчицы, в основном инструкторы аэроклубов, прибывали из разных мест. Командующий Воздушной армией беседовал почти с каждой вновь прибывшей летчицей.
Когда Лера Рыльская робко вошла в кабинет Вершинина и представилась, он строго спросил:
- Почему такой неряшливый вид?
- Я прямо с поезда… - в смущении глядя на свой помятый костюм, пролепетала девушка.
Командующий спрашивал не только о том, где и сколько летала Рыльская, его интересовали и многие другие стороны ее биографии. Задавал вдруг вопросы, от которых девушку бросало в жар.
- Куришь? Пьешь?
- Н-н-нет… - заикаясь, отвечала Рыльская.
"Господи, неужели я похожа на пьющую?" - с ужасом подумала Лера.
- Ну это я так, на всякий случай спросил. Мало ли что бывает. Не обижайся.
В конце беседы командующий предупредил:
- Смотри, веди себя достойно. Не наложи каким-нибудь опрометчивым поступком пятно на боевую славу полка. И уже вслед уходившей летчице бросил:
- А костюмчик-то приведи в порядок. Неловко себя почувствуешь, если в таком виде явишься в полк. Там девушки аккуратные.
…Леру Рыльскую определили в новую, четвертую, эскадрилью. Это была учебная эскадрилья, в которой прибывающих летчиц готовили к полетам ночью».
* * *
Рассказывает Калерия Рыльская:
«С очередным пополнением летчиков прибыла и я в женский полк. Молодых пилотов выделили в учебную эскадрилью и назначили ее командиром Марину Чечневу. Женский полк жил полнокровной жизнью. Для нас наступила учебная страда: никто из нас не летал раньше ночью…
Я, пилот молодого поколения, считаю своим долгом рассказать о работе старых штурманов - старых по опыту, а не по возрасту. Они являлись нашими наставниками и верными друзьями. [240]
Летчики- ветераны научили нас уверенно летать ночью. А первые боевые вылеты мы производили с опытными штурманами.
Конечно, им куда приятнее летать с видавшим виды летчиком, который не растеряется в любой ситуации и выйдет невредимым из-под обстрела и прожекторов. Но старые штурманы любили летать с молодыми пилотами.
Молодой пилот широко раскрытыми глазами смотрит на открывшийся ему неведомый мир. С душевным трепетом пересекает и линию фронта. На земле бьет артиллерия, чертят цветные трассы снаряды… Страшно, страшно лететь на хрупкой машине прямо в пасть врагу. Заслышав звук твоего мотора, немецкий прожекторист направляет в небо ищущий тебя луч. Вот-вот подключатся еще несколько. Помчались вверх зенитные снаряды. Все это по твою душу, молодой летчик! А в наушниках слышится милый знакомый голос:
- Доверни-ка, Лерочка, чуть правее, а то нас сносит. Как тебе нравится цвет немецких ракет? Гадость, правда?
Старые штурманы научили нас распознавать, где настоящая опасность, а где пугало стоит…»
* * *
Валя Пустовойтенко прибыла в полк осенью 1943 года вместе с группой младших авиаспециалистов. Девушек зачислили в полк [241] вооруженцами. Но вместе со своими подругами, захотевшими летать, она довольно быстро прошла штурманскую программу и стала толковым штурманом. Первые боевые вылеты ей пришлось делать в сложной обстановке, когда на Кубани шли жестокие сражения на земле и в воздухе.
…После войны Валя рассказывала:
«Когда теперь вспоминаешь военные годы, частенько спрашивают: а не страшно ли было летать? Трудно ответить на этот вопрос. Конечно, когда попадаешь в лучи прожекторов и не знаешь, куда вести самолет, так как потеряла и землю и небо; когда плоскости самолета превращаются в клочья тряпок, а в полу кабины появляются дыры; когда до линии фронта остается много километров, а мотор перестает работать или барахлит, - конечно, тогда становится страшно… Но совсем ненадолго. Ведь все в тебе устремлено к одному - победить! Ведь знаешь, что ты не одна, за тобой несметная сила, - такая злость поднимается, если враг тебя царапает, такое упрямство, что все нипочем!
Да для страха просто не оставалось времени в полете, и по-настоящему он ощущался уже на земле, после того, как все оставалось позади. Когда сядешь, отрапортуешь, да вдруг вспомнишь все, как было, иной раз так и хотелось уткнуться лицом в грудь Бершанской, в грудь подруги и дать волю слезам - хотелось, а через минуту становилось стыдно за это, а потом смешно, а потом весело, просто весело на душе!»
* * *
Мой самолет приближался к вражескому укрепленному району на «Голубой линии». Как ни старалась я подойти к цели неслышно, все равно нас поймали широкие цепкие лучи. И как раз в тот момент, когда Лида Лошманова, мой штурман, готовилась бомбить. В кабине стало светло, к самолету потянулись снизу оранжево-красные ленты: три крупнокалиберных пулемета швыряли вверх огненные шары. [242]
Двадцать секунд я должна была вести самолет по прямой, не сворачивая. Всего двадцать секунд. Пах-пах-пах! Щелкают оранжевые шарики, будто пляшут вокруг самолета, все теснее окружая его.
- Еще немножко… - говорит Лида.
Я послушно веду самолет. Мы с Лидой еще не привыкли друг к другу, присматриваемся. В полете она спокойна, говорит мало, только самое необходимое. Вообще она мне нравится. У нее продолговатое смуглое лицо и умные, немного грустные глаза.