«…только 3-го февраля начала заниматься еще одна штурманская группа. С позавчерашнего дня, то есть ночи, летать будут только на контроль…»
* * *
…Весна 1943-го. Станица Пашковская в белом тумане: цветут яблони, абрикосы. Я иду по тропинке у самого забора, задевая плечом ветви деревьев. Сыплется на землю белый снег лепестков. На темном небе блестит узенький серп месяца. Мы идем втроем: Жека Жигуленко, Нина Ульяненко и я. Сегодня у нас контрольные полеты: мы сдаем экзамен, и Сима Амосова принимает его у нас. [228]
…Внизу под крылом проплывает широкая лента Кубани, станица в светлых клубах цветущих деревьев. Мне кажется, что даже здесь, на высоте трехсот метров, я чувствую запах яблоневого цвета.
- Можно на посадку, - говорит Сима. Сегодня она долго проверяла меня, заставив проделать почти все, что я умела.
Я делаю разворот и вспоминаю своего инструктора в аэроклубе. Маленького роста, в черной кожанке, одно ухо шлема - кверху, заправлено под резинку очков, другое - книзу. Бывший летчик-истребитель Касаткин, как и большинство инструкторов, считал своим первейшим долгом ругать курсантов во время полета. Когда я запаздывала делать разворот и внизу уже появлялась окраина Киева, он кричал в трубку, как мне казалось, радостным голосом:
- Ну что ты сидишь, как египетская царица?! Разве не видишь - пора разворот делать?
Меня он ругал не так, как ребят. Для меня, единственной в группе девушки, он выбирал особенные слова. Все-таки он был джентльменом! Но в любом случае он всегда употреблял эпитет «египетский». Видимо, именно в это слово он вкладывал весь свой запал.
- Разве это «коробочка»? Это же самая настоящая египетская пирамида!
Однако на земле, после посадки, он менял тон и, обращаясь ко мне уже на «вы», спокойно говорил:
- Все хорошо. Так и продолжайте.
А в следующем полете снова с увлечением ругал… [229]
…Иду на посадку. Когда самолет останавливается, я оборачиваюсь в ожидании замечаний от контролирующей меня Симы Амосовой. Но она уже на крыле, улыбается, нагнувшись ко мне:
- Поздравляю, товарищ лейтенант! Теперь вы официально летчик. Разрешаю летать на боевые задания.
* * *
Сегодня я впервые поведу самолет к цели в качестве летчика. Из передней кабины. Буду сама сражаться с прожекторами и зенитками. Правда, у меня уже около трехсот боевых вылетов. Летая штурманом, я постоянно тренировалась: Ира Себрова охотно отдавала мне управление, разрешала производить взлет и посадку.
Я иду к своей «шестерке», и девушки на прощанье желают мне удачи - кто улыбкой, кто кивком головы, или приветственным взмахом руки.
- Распадается, распадается благородное штурманское сословие, - говорит штурман полка Женя Руднева. Она сегодня «вывозит» меня.
Я взлетаю. Мы с Женей летим бомбить скопление немецкой боевой техники на окраине населенного пункта. И Женя, как штурман, говорит мне все то, что я всегда говорила своему летчику. И я слушаю ее так, будто все это мне неизвестно.
Вот и «Голубая линия». Впереди - наша цель. Обыкновенная, ничего особенного. Я уже бомбила этот район раньше. И все же сегодня она выглядит по-другому. Населенный пункт разросся, небольшая речушка со светлым песчаным руслом кажется огромной рекой, а лесок за ней вдруг стал больше и темнее.
Я знаю - сейчас зажгутся прожекторы. И крупнокалиберные пулеметы начнут стрелять. Вот мы уже почти над целью, а они все молчат… Наконец зажглись. Застрочили пулеметы - все так, как и должно быть. Женя спокойно направляет самолет на цель, бомбит, уводит меня от пулеметных трасс. Мы даже выходим из лучей. Сами.
Я оглядываюсь: нет, все-таки речка совсем маленькая, а лесок такой же, как и был… [230]
* * *
Вспоминает Руфина Гашева:
«С Олей Санфировой я сделала около восьмисот боевых вылетов.
Помню полет на бомбардировку живой силы и техники противника на дороге к переправе у станицы Славянская.
Погода была прескверная, шел дождь со снегом, земля, вся в белых и черных пятнах, просматривалась плохо. Пытались разглядеть переправу, но тщетно. Зато на берегу то и дело мелькали фары автомашин. Видимо, их там скопилось немало. Отбомбились по машинам - вверх взлетел столб пламени. На душе хорошо, слетали не зря. Взяли курс домой, но не тут-то было. Нас сразу схватили прожекторы, и начался обстрел. Леля дает полный газ, маневрирует, пытаясь выйти из-под огня. Слышно, как с треском рвутся снаряды, чувствуется запах пороха. Скольжением резко теряем высоту и вырываемся на свободу.
Вдруг наш старый, маломощный мотор расчихался и вскоре заглох.
Стало ошеломляюще тихо… Леля вся подалась вперед к приборной доске и начала работать шприцем, подкачивая бензин в карбюратор. До своей территории еще очень далеко… Вся надежда на выдержку и умение Лели.
Жалобно всхлипывает шприц. А земля все ближе и ближе… Впереди видна дорога, по ней движется колонна машин. Неужели - конец?… Но вот, мало-помалу мотор оживился и, наконец, стал работать четко и ровно. Леля победила.
- Леля, что это было?
- Да наверно, бензин неважный, вода попала, - спокойно говорит Леля.
…Очень сложны были полеты на Новороссийск: то густая дымка, то низкая облачность, да еще восходящие и нисходящие потоки воздуха. Однажды после удачного бомбометания по вражеским траншеям нас резко потянуло вниз. На мгновение я оторвалась от сиденья и поползла влево. За какие-то доли секунды мы потеряли четыреста метров, а впереди черная стена горного хребта, через который нам нужно перевалить. Разворачиваемся, уходим в море и кружим, кружим, набирая нужную высоту, и опять быстро ее теряем.
Море кажется чугунным. Отчетливо видно, как под нами идет морской бой. Разноцветные шары летят из стороны в сторону, отражаясь в воде. Там идет жестокая схватка, а мы все кружим и кружим. [231]
Я начинаю терять терпение, а Леля, меня успокаивает: "Не злись, побереги силы на следующий вылет. Сейчас перетянем".
Наконец, с четвертого захода удалось перебраться через хребет…»
* * *
…Я поднялась в воздух вслед за Ириной Себровой. Мы летели порознь, но все время я знала, что она где-то рядом. В стороне зажглись прожекторы, застрочили пулеметы - это Ира. Наши маршруты пересекались в районе станицы Киевской.
- Подлетаем к Киевской. Здесь много зениток, - сказала Полина Гельман, мой штурман. - Будь осторожна.
Впереди вспыхнули прожекторы. Один, два, пять… Вцепились в самолет, где были Ира и Женя Руднева. Снизу брызнули огненные фонтаны трасс. Скрещиваясь в одной точке, они, казалось, прошивали самолет…
Мы с Полиной спешили к ним на помощь. Бросили бомбу на ближайший прожектор. Луч погас. Потом на зенитный пулемет… Мы были совсем рядом с Ирой, видели, как ее самолет кувыркался в лучах. Внезапно он пошел вниз, вниз… И мы потеряли его: он исчез в черноте ночи…
Назад мы летели молча. Что с Ирой? Почему падал самолет? Я спешила, выжимая из мотора все возможное. Но Иры на земле не было. Время тянулось медленно. Мы с Полиной уже готовы были поверить в самое страшное, но вдруг до нас донесся слабый рокот - летел По-2.
Спустя несколько минут мы уже бежали навстречу рулившему самолету. Я вскочила на крыло.
- Иринка! Женя! Вы прилетели!
- Ну да. А как же иначе! - удивилась Ира.
- Просто я видела ваш самолет в лучах… Совсем близко. А потом потеряла… Над Киевской.
- Да, нас там немножко обстреляли.
Ира была спокойна, она даже не подозревала, что мы так волновались.