- Но теперь все хорошо, все очень хорошо…
Голос у меня задрожал. Я спрыгнула на землю и отошла в сторонку, в темноту. Немного всплакнуть от радости…
* * *
Жаркое кубанское лето 1943 года. Солнечный июньский день. С утра весь полк взбудоражен: сегодня нам вручают гвардейское знамя. Прибежала посыльная, выпалила, запыхавшись: [232]
- Меклин! Наташа! Скорей в штаб - тебя там ждут!
В штабе мне объявили, что приказом меня назначили знаменосцем полка. Я заволновалась: как обращаться со знаменем. Начальник штаба Ракобольская, всегда спокойная, уравновешенная, улыбнулась:
- Да как тебе удобнее, так и держи его.
Наглаживаемся и причесываемся самым тщательным образом. И, конечно, надеваем юбки. Правда, туфель ни у кого нет, но не беда - начищаем до блеска сапоги.
Церемония вручения гвардейского знамени происходит на большой поляне возле пруда. Весь личный состав полка стоит в строю, по эскадрильям. Наступает торжественный момент. Командующий 4-й Воздушной армией Вершинин читает Указ Президиума Верховного Совета СССР. Хором мы повторяем клятву гвардейцев.
- Клянемся! - разносится далеко за пределы поляны. [233]
Наш командир Бершанская принимает знамя. Становится на колено и целует край знамени, опушенный золотой бахромой. Затем она передает знамя мне, знаменосцу. Вместе со мной два ассистента: Ира Каширина и Катя Титова. (После гибели Кашириной ее место займет Руфа Гашева).
Ветер колышет тяжелое полотнище, и меня качает вместе со знаменем, но я крепко держу древко. Играет духовой оркестр. Мы проносим знамя вдоль строя. Впереди широким шагом идет Бершанская, за ней еле успеваем мы…
* * *
Вспоминает Раиса Аронова:
«…Если станица Ассиновская была "основной базой" нашего полка на Северном Кавказе, то Ивановская являлась таковой на Кубани. Здесь мы стояли пять месяцев - с апреля до середины сентября 1943 года. Отсюда мы летали бомбить "Голубую линию" противника.
Воздушные бои были жаркими, яростными. У меня сохранилась вырезка из газеты "Красная Звезда" от 9 октября 1963 года [234] со статьей Маршала Советского Союза А. Гречко "Освобождение Тамани".
…Авиация противника делала по 1500-2000 самолето-вылетов в день. Более двух месяцев длилось воздушное сражение на Кубани. По своей напряженности, количеству участвовавших в нем самолетов и числу воздушных боев оно превосходило все предшествовавшие сражения. Да и в последующем, до самого конца войны, мы не знаем такого большого сосредоточения авиации на ограниченном пространстве. Над Кубанью состоялось более половины всех воздушных боев, происшедших в апреле-мае 1943 года на всем советско-германском фронте. В итоге боев победу в воздухе завоевали советские летчики…
В Ивановской полку вручили Гвардейское знамя. Мы были гвардейцами уже с 8 февраля 1943 года, но вручение знамени состоялось только 9 июня. Вообще-то церемония обычная, но чувства… Когда сняли чехол и красный шелк горячо вспыхнул на солнце, у меня, да и у многих девчат, заблестели слезы… Бершанская целовала знамя. Мне тоже очень хотелось поцеловать его и зарыться лицом в теплые, мягкие складки. Это было наше, мое знамя…»
* * *
Командир полка…
В боевой обстановке мы могли оценить мужество и хладнокровие Евдокии Давыдовны Бершанской, ее умение организовать деятельность полка так, что мы, девушки, чувствовали себя на фронте во всех отношениях на равных правах с мужчинами. Никто никогда не давал нам поблажки как «слабому полу», и мы никогда не отставали в боевой работе от мужских полков. Строгая, скромная, выдержанная, она не опускалась до мелочей, которые могли бы заслонить те высокие цели, ради которых мы воевали.
Бершанская была настоящим командиром, и все мы гордились ею. Она никогда никого не хвалила и не ругала. Но достаточно было одного ее взгляда, чтобы ты почувствовала двойную вину, если была виновата, или оказалась вдвойне счастлива, если сделала что-то хорошее.
Она вообще старалась избегать командирского тона. И вместе с тем ее твердая рука чувствовалась всюду. Как-то незаметно она умела поддержать инициативу там, где это было нужно, и, наоборот, пресечь то, что считала неправильным. Во время полетов она постоянно присутствовала на старте и в случае необходимости летела на задание сама. В ту ночь, когда мы получили первую боевую задачу, Бершанская открыла счет вылетов полка. [235]
Обычно перед стартом экипажа командир полка подходила к самолету, ожидавшему сигнала на взлет, и давала летчику последние указания. Всего несколько слов. Иногда только:
- Будьте внимательны.
Их можно было и не говорить, эти слова. Летчик уже знал все: и задание, и обстановку. Но Бершанская говорила их. Она не улыбалась, и голос ее звучал суховато. Но в строгом ее взгляде каждая из нас улавливала теплоту, доверие и еще что-то такое, ради чего мы готовы были не только выполнить самое трудное задание, но полететь на край света и сделать невозможное…
* * *
Мы работаем «по максимуму». На земле все спешат. Девушки-вооруженцы подвешивают бомбы новым, бригадным методом. Так быстрее: две минуты - и бомбы висят.
Запустив мотор, выруливаю для взлета. Рулю медленно: на старте тесно. Вдруг кто-то стремительно вскакивает на крыло. Я слышу знакомый нежный голосок:
- Натуся!
Ко мне склоняется Галя Джунковская. Мы не виделись ровно год, с тех пор как полк наш улетел из Энгельса на фронт. Правда, мы изредка переписывались. [236]
- Галочка! Откуда ты здесь? - спрашиваю я радостно и тревожно. Галя летает штурманом на самолете Пе-2, пикирующем бомбардировщике, в «сестринском» полку, в том самом, командиром которого была Раскова. Сейчас этот полк тоже воюет на Кубани.
Мы целуемся. Мотор работает, самолет стоит, мешая рулить другим. Галя одета в летный комбинезон, шлем расстегнут, кончик подшлемника полощется на ветру, бьет ее по щеке.
- Сбили нас… Маша посадила самолет на брюхо. Вот - добрались к вам. Тут в станице медсанбат.
Включив кабинные огни, я стараюсь рассмотреть ее получше. Блестят смеющиеся глаза, а на лице - темные пятна.
- Что это?
- Обожгло. Пустяки… Это здесь меня разрисовали… Самолет горел, оба мотора, а мы все тянули на свою территорию. Только успели выбраться из самолета, как он взорвался. [237]
- Все живы?
- Да, все нормально… Тебе взлетать. Слышишь, дежурный кричит…
Мы прощаемся. Мне так хочется остаться на земле, но я должна лететь. Счастливого полета! Утром встретимся!
Но утром подвернулась попутная машина, и Галя вместе со своим экипажем уехала в полк.
Уже потом мне стали известны подробности того боя.
При подходе к цели девятка пикирующих бомбардировщиков Пе-2, пилотируемых девушками, была обстреляна зенитками. На самолете, где летела Галя, осколками повредило левый мотор. Но Маша Долина, летчица, сумела сохранить свое место в строю, и Галя отбомбилась по цели.
На обратном пути подбитый, с дымящимся мотором Пе-2 начал отставать, и вражеские истребители ринулись на него в атаку. Галя и стрелок-радист Ваня Соленов отстреливались из пулеметов, пока не кончились патроны. Атака была отбита, но появился еще один «худой», как называли тонкобрюхих вертлявых «мессершмиттов», который приблизился к Пе-2, и летчик, подняв руку, показал один палец, а потом два, спросив: за одну атаку сбить Пе-2 или за две? И тут же дал длинную очередь… Загорелся второй мотор. «Мессер» снова зашел для атаки. «Теперь даст очередь по кабине…» - подумала Галя и в отчаянии схватила ракетницу, быстро зарядила и выстрелила навстречу немецкому истребителю ракету… Обыкновенную белую ракету. И сразу - вторую… Немец, не поняв, в чем дело, отвалил. Или просто передумал стрелять: горящий Пе-2 шел к земле, и конец был ясен.