клал ее в портфель, но, по всей видимости, в реальности так не получится.
– А, “Афера Томаса Крауна”, – сказала Лавиния, снова усмехнувшись. – Мне фильм понравился, но Моне действительно в портфель не положишь. Хотя, если очень надо, то можно снять полотно с подрамника, свернуть его, а подрамник разобрать и взять с собой по частям. Правда, потом придется собирать все обратно, и понадобятся оригинальные гвозди. Так что придется попотеть.
– Разве расписанный холст можно свернуть?
– Если аккуратно, то почему бы и нет? Главное сворачивать как ковер и лицевой стороной вниз. Лучше так не делать, конечно, но, как я поняла, ваш фальсификатор – отъявленный злодей.
– Хм…
– Однажды нам пришлось сворачивать так картину, которая моя мать купила на аукционе. – Лавиния нанесла немного глины на бровь скульптуры, разгладила ее и сделала шаг назад, чтобы оценить эффект. – Ничего противозаконного, просто она была почти двухметровая, а довезти мы ее могли только на моем “ситроене”. У меня, конечно, душа разрывалась, когда мы разбирали раму, но, когда собрали ее обратно и немного расправили полотно, картина выглядела как новенькая. Ну вот! Думаю, нам с вами надо немного размяться.
Чуть позже доктор Дженнифер Сазерленд в необычайном волнении стояла в Королевской Галерее, неподалеку от Южного крыла дворца, и ждала, пока к ней присоединится Ее Величество. Они пару раз виделись мельком, когда королева приезжала в Сент-Джеймсский дворец, чтобы посмотреть, как проходит подготовка к выставке. Но до этого момента доктор Сазерленд никогда не оставалась с королевой наедине. Стоя там, она посмотрела на свои брюки и снова пожалела, что сегодня надела их.
Дженнифер носила их уже третий день подряд, потому что других таких же удобных у нее не было. Дорогие, дизайнерские, из черного джерси-стрейч, брюки идеально сидели по фигуре, когда она их только купила, но сейчас они растянулись и смотрелись немного мешковато. А еще на них все еще осталось пятнышко от желтка, которым она капнула на штаны вчера утром и который тщетно пыталась отстирать в туалете.
Дженнифер Сазерленд, конечно, представляла себе встречу с Ее Величеством, но в ее мечтах она принимала из ее рук по меньшей мере орден Британской империи (или даже дамский титул) и была одета в полосатый костюм от Вивьен Вествуд и лабутены на головокружительной шпильке. Кроме того, свежеокрашенные волосы должны были быть с шикарной укладкой, а в зале должна была присутствовать гордая мать. Вот так, а не в пятницу в половине четвертого, в рабочей одежде и без видимой причины. Нил Хадсон говорил, что королеве совершенно не важно, во что она одета, но Дженнифер ему не верила. Королева – женщина, а женщинам не все равно! Они могут сделать вид, что их не интересует внешний вид собеседницы, но это совсем другое.
Единственное, за что Дженнифер совсем не переживала, так это за вопросы королевы. Как старший куратор, она была готова часами и во всех подробностях рассказывать ей о предстоящей выставке, посвященной венецианским видам. Она защитила докторскую диссертацию по городским видам Гран-тура[56], по‑итальянски vedute, а Каналетто был самым известным художником, который их создавал. На самом деле, она была вне себя от радости оттого, что у нее есть возможность поговорить на свою любимую тему с самым известным в мире коллекционером.
И тут вошла сама хозяйка галереи: бойкая, невысокая, одетая в юбку, кардиган и туфли на невысоком каблуке. Она явно была в спокойном и веселом расположении духа. За ней маячил паж и за компанию шли две низкорослые собаки.
– Вы знали, что когда‑то здесь была оранжерея? – спросила королева, когда ей представили Дженнифер.
– Нет, но мне как раз стало любопытно.
– В противоположном крыле была такая же, так что эту построили для симметрии. Потом ее переделали в часовню, но во время войны на нее упала бомба.
– Никто не погиб? – спросила Дженнифер.
– Чудом никто не пострадал. Моя мать обрадовалась, что нас тоже бомбили, потому что после этого можно было спокойно смотреть в глаза рабочим из Ист-Энда. Но, конечно, было очень страшно. Она находилась во дворце, когда это случилось.
Дженнифер всегда восхищалась королевой-матерью. Когда во время войны королевской семье посоветовали спрятаться в Канаде, она написала: “Дети не поедут без меня. Я не уеду без короля. А король не покинет страну ни при каких обстоятельствах”. И когда повсюду падали бомбы, это были не пустые слова. Всего пара десятков метров вправо или влево…
– В итоге по нам попали девять раз. Перестроить руины предложил мой муж, – продолжала королева. – И теперь здесь гораздо красивее, чем было. Каждый монарх должен оставить на дворце свой след, и это – мой. Расскажите, пожалуйста, как будут располагаться картины.
Дженнифер удивилась. Она не ожидала, что королева проявит такой интерес к подготовке выставки. Тем не менее они обсудили, какие картины будут висеть в каждом из трех залов, и в ходе разговора Дженнифер становилось все более и более очевидно, что у королевы есть фавориты среди картин. Она рассказала о своем опыте посещения Гранд-канала и о том, как сильно ее впечатления отличались от видов, представленных в ее коллекции работ Каналетто.
– Полагаю, вы эксперт по семнадцатому веку? – невзначай спросила королева.
– Да, мэм. Так и есть. Я занимаюсь исследованиями барокко и рококо.
– Просто замечательно. А вы, случаем, не интересуетесь Джентилески?
– Конечно интересуюсь! И отцом, и дочерью. Вам кто из них больше нравится?
– Артемизия, – ответила королева. К встрече она подготовилась.
Дженнифер широко улыбнулась.
– Ой, это одна из моих любимых художниц того периода. Кстати, на нынешней выставке есть ее автопортрет.
– Да, я заметила. – Пару дней назад королева открыла выставку под названием “Портрет художника”.
Дженнифер предложила полюбоваться картиной Джентилески. Всякий раз, когда она подходила к этому полотну, у нее дух захватывало от восхищения.
– Напомните, пожалуйста, как она у нас оказалась?
Это Дженнифер знала назубок.
– Картина была написана здесь. Король Карл I пригласил Джентилески сюда из Италии, когда она уже была знаменита на родине.
– Правда?
– Да! Она обрела славу еще в подростковом возрасте. Ее отец, Орацио Джентилески, стал здесь придворным художником. Когда его казнили, многие их картины, в том числе и эта, считались утерянными. Их нашли после Реставрации[57]. На мой взгляд, это одна из жемчужин вашей коллекции, мэм.
Они вместе стояли перед картиной. Главное в барокко – игра света и тени, смелые техники, новые композиционные приемы. На этом автопортрете – который, по мнению Дженнифер, был демонстрацией мастерства художницы для привлечения новых меценатов, – Артемизия изобразила себя с кистью в