Он наклонился и поднял с земли обломок стрелы с наконечником. Недовольно покачал головой и протянул Джанибеку.
— Дрянь свою зазубренную забери. Выдумали тоже — в живую тварь такой хернёй стрелять!
Джанибек молча выдернул обломок древка и спрятал наконечник.
Прошка кивнул Сашке. Тот, покосившись на Потапыча, взял топор.
— Рогатины надо вырубить для котла, — нерешительно сказал он.
— Руби, — разрешил Потапыч. — Только берёзы не трогай. Найди ольху, или иву. К воде спустись, там найдёшь.
Обрадованный Сашка живо скатился по обрыву к речке. Через минуту снизу послышался лёгкий стук топора.
Мишка молча вытащил из дорожной сумки жестяной котёл и тоже спустился к воде.
— Ну, что, Немой! — помолчав, сказал Потапыч. — Пойдём!
Это куда ещё?
— Буду тебя уму-разуму учить.
Мы с Потапычем отошли за избушку. Он оглянулся по сторонам. Убедился, что ни дружинники, ни кони нас не видят.
— Гляди, Немой, и не пугайся!
Превращение произошло мгновенно. Только что был Потапыч — и вот на его месте стоит на задних лапах огромный медведь. Я не мог оторвать взгляд от семисантиметровых коричневых когтей. Такие полоснут — и песдец!
Медведь мягко опустился на четыре лапы, и меня обдало жарким дыханием хищника.
Ипать!
Маленькие глазки зверя внимательно смотрели на меня из-под широкого косматого лба. В коричневой жёсткой шерсти медведя заметно пробивалась серебристая седина.
Медведь встал на дыбы и исчез. Передо мной, улыбаясь в седую бороду, снова стоял Потапыч.
В одежде, бля!
— Теперь ты, Немой.
Я привычно скинул сапоги. Стянул штаны и рубаху. Потапыч терпеливо ждал.
Перекидываемся, Немой!
В голове привычно щёлкнуло. Я упал на четыре лапы, выпустил когти и снизу вверх посмотрел на Потапыча.
— Хера себе! — проворчал Потапыч. — Камышовый кот! Крупный! Нормально ты устроился, Немой! Ну, давай обратно!
В голове снова щёлкнуло. Под смех Потапыча я поднялся с четверенек.
— Ох, бля! — смеялся старик. — Немой, ты что, на задние лапы не можешь встать, прежде, чем перекидываться? Так и будешь на карачках ползать каждый раз?
Бля, а я как-то и не сообразил!
— Мда! И что, ты каждый раз без шмоток остаёшься?
Я угрюмо кивнул.
— Ох, Васька! Я же ему рассказывал. И тридцати лет не прошло — он уже забыл. Всё мимо ушей! Ну, конечно! Ему-то не надо — он же не перекидыш.
Потапыч вытащил из кармана штанов здоровенные ножницы.
— Давай, перекидывайся обратно! Стричь тебя буду. Походишь лысым немного. Зато не жарко.
Это ещё на хера?
Я вопросительно посмотрел на Потапыча. Но старик только нетерпеливо щёлкнул ножницами.
— Давай! Не до ночи же с тобой возиться! Я жрать хочу. Да и ты сейчас оголодаешь.
Я перекинулся обратно в кота.
Старик уселся на траву и принялся щёлкать ножницами. Холодный металл, касаясь кожи, заставлял ёжиться. Шерсть на загривке поневоле вставала дыбом.
Я негромко зарычал. Сухая ладонь легла мне на холку.
— Стой спокойно!
Я скосил глаза и увидел, как на траву мягко падают пятнистые рыже-серые шерстяные пряди. Их становилось всё больше и больше.
Через полчаса Потапыч вытер ножницы о траву и сунул их обратно в карман.
— Ну, вот и всё! Давай, перекидывайся обратно!
Ага, щас!
Я закрутился волчком, пытаясь разглядеть — что там настриг этот парикмахер.
Потапыч снова расхохотался.
— Может, тебе зеркало принести в полный рост? Перекидывайся уже!
Я встал на задние лапы и перекинулся в человека.
Ага, получилось, бля!
— Одежду не надевай, погоди!
Потапыч бесцеремонно сгрёб шерсть с травы на мою рубаху и, кряхтя, поднялся с земли.
— Идём со мной!
Я завернул шерсть в рубаху, подхватил остальные шмотки и пошёл за стариком к его лачуге.
Дружинники проводили нас удивлёнными взглядами.
— Заходи!
Потапыч открыл низкую дверь и пропустил меня вперёд.
Я пригнулся и вошёл внутрь.
Вдоль стены стояли грубо сколоченные нары, на которых лежал Божен. В дальнем углу — стол из толстых сосновых досок и крепкий табурет. Над столом приколочена широкая полка. Возле самого входа — сложенная из булыжников печь с глиняной трубой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— На, вот, держи!
Потапыч протянул мне длинную иглу с большим ушком и моток крепких ниток.
— Пришей ко всей одежде по пучку своей шерсти. Начни со штанов. А потом — ко всем остальным вещам, которые носишь. Хоть к мечу, хоть к кольчуге. Где нельзя пришить — примотай или приклей. И следи, чтобы не отклеилось. Тогда шмотка будет перекидываться вместе с тобой.
Бля! Что так можно было, да?! Охренеть!
Я вприпрыжку наярил к выходу, и вдруг холодная рука цепко схватила меня за запястье.
— Немой! — слабо простонал Божен.
Очнулся, святоша!
— Немой! Крест мой где?
Одной рукой Божен вцепился в меня, другой — вслепую шарил по своей груди.
— Крест!
Я вопросительно посмотрел на Потапыча. Старик нахмурил брови.
— Не нужен ему пока крест. Пусть так полежит, отдохнёт. А ты иди! Вечер скоро. В темноте, что ли, шить будешь?
Я вырвал руку из слабых пальцев Божена и выскочил наружу. Тут же, у входа плюхнулся голой жопой на холодную траву и принялся крепкими двойными стежками пришивать пучок шерсти к штанам.
Через час я обшил шерстью всё, что можно. Натянул одежду и решил пробовать.
Перекидываемся, Немой!
Оп-па!
А теперь на задние лапы и обратно!
Получилось! Я стоял полностью одетый. Получилось, бля!
— Ну вот! Другое дело!
Потапыч снова выглянул из своего жилища.
— Погоди, я сейчас!
Он ушёл к костру и вернулся с деревянным ведром в руке.
— Надо святоше отвар дать.
Со стороны костра явственно доносился одуряющий запах ячменной каши с мясом. Я нетерпеливо сглотнул слюну, но остался дожидаться Потапыча.
Наконец, старик вышел на улицу и плотно прикрыл за собой дверь.
— Спит. Ну, а мы поужинаем. И вот что, Немой!
Потапыч внимательно посмотрел на темнеющее небо.
— Сегодня полная луна будет. Ты, как поужинаешь — ложись спать. А ночью вставай и иди к реке. Искупайся.
На хрена? Нет, помыться, конечно, не мешает. Но с хера ли такая таинственность?
Я недоумённо поглядел на старика. Он нахмурил брови.
— Просто сделай, как я говорю. Перекидышам это полезно. Особенно, таким, как ты.
* * *
Ночью меня разбудил Мыш. Он завозился возле моей щеки. Я проснулся и вопросительно поглядел на него.
— Тут полёвка одна живёт под домом, — виновато ответил он. — Симпатичная! Пойду, погулять позову.
Вот блядун!
Мыш свалил, залихватски сдвинув набекрень чайное ситечко. А я поднялся и под густой храп дружинников осторожно выбрался из шалаша.
Над чёрными резными макушками ёлок низко висела огромная луна. Проплывающие облака не могли закрыть её полностью и только скользили по сияющему диску. Тонко звенели комары. В реке тихо плескалась рыба.
В лунном свете я нашёл тропинку и ощупью спустился на берег. Разделся, постоял, обнимая себя руками и глядя на дробящуюся лунную дорожку. Потом вошёл в тёплую, медленно текущую воду.
Я несколько раз окунулся, затем лёг на воду и, фыркая, поплыл против течения.
Хорошо, бля!
«Иди к нам!» — сказал где-то рядом нежный женский голос.
Я закрутил башкой, но никого не увидел.
«К нам! Иди к нам!»
Теперь голос звучал прямо в моей голове.
Я развернулся и поплыл к берегу. Но что-то цепко схватило меня за лодыжку и потянуло назад.
«К нам! К нам, слышишь!»
Изо всех сил колотя по воде руками, я попытался отбиться свободной ногой. Но её тоже стиснула невидимая рука.
Неведомая сила тащила меня в глубину. Голос в голове звучал всё громче. Его не мог заглушить даже барабанящий в виски пульс.
Я ушёл под воду. Забарахтался, вытягивая шею в попытке глотнуть хоть немного воздуха. Но за ноги потянули сильнее.