Остальные дружинники тоже вышли из леса. У Сашки с Гришкой глаза горели.
Молодёжь, ипать!
Мишка, закусив губу, смотрел на мёртвых коней.
— Надо хабар собрать и бойцов похоронить, — веско сказал Прошка.
— Время потеряем, — возразил Джанибек.
Прошка мрачно взглянул на него, потом на меня.
Я кивнул.
Пока уцелевшие доскачут до города и вернутся с подмогой — мы успеем уехать далеко.
Только херня не в этом. Теперь они знают, куда мы едем. Или догадываются, но это один хер.
Прошка вытащил из-за пояса топорик и стал копать яму возле корней вывороченной ветром ёлки. Мишка молча принялся ему помогать.
— Идёмте, парни! — кивнул Джанибек Сашке и Гришке.
Парни растерялись. Только сейчас поняли, что ухлопали своих вчерашних товарищей.
— Там дядька Захар, — нерешительно протянул Сашка.
— Бывает, — равнодушно пожал плечами Джанибек. — Не мы их — так они бы нас похоронили.
Оглядываясь по сторонам, он быстро спустился с холма. Парни переглянулись и пошлёпали за ним.
А я вытащил из-за пазухи зеркальце. Надо посоветоваться с Сытиным.
Я представил себе Сытина и провёл пальцем по стеклу. Зеркальце часто завибрировало. В глубине его проступила надпись.
Абонент временно недоступен.
Бля! Опять он в библиотеке засел, что ли?
Попробовал ещё раз, с тем же результатом.
Тогда я набрал Глашку.
Зеркальце абонента находится вне зоны действия магической сети.
Сговорились они, что ли?
Ко мне подошёл Джанибек.
— У них немного денег было, Немой! Делим поровну на всех?
Я кивнул. Мёртвым деньги не нужны, а живым пригодятся.
Сашка с Гришкой, пыхтя от натуги, тащили колчаны со стрелами и сёдла с убитых лошадей.
Джанибек улыбнулся.
— Оружие оставим. А стрелы и сёдла возьмём с собой.
Дружинники быстро стащили трупы в яму и засыпали их землёй. Прошка поставил над могилой крест, связанный из двух палок, и с боков придавил его булыжниками.
— Ну, что, едем? — нетерпеливо спросил меня Джанибек.
Едем! Уберёмся отсюда подальше, а там будем думать — куда податься.
Я вскочил в седло и больно шандарахнулся коленом о дорожную сумку.
Пля! Сытинский свёрток!
Я запустил руку в сумку и вытащил свёрток. Ножом разрезал верёвку, развернул мешковину. Точно, бочонок!
Я поддел крышку ножом, но она не поддавалась. Тогда я жестом попросил у Прошки топорик.
В бочонке оказался густой жёлтый мёд. С лезвия топора в него насыпались крошки серой лесной земли. Я осторожно достал их пальцем. Облизал. Вперемешку с липкой сладостью на зубах захрустел песок.
В голове отчётливо возникла картинка. Медведь в обнимку с поросёнком шагают в какие-то ипеня, распевая весёлую песню.
Медведь, бля!
Я взмахом руки остановил дружинников. Слез с коня и поставил бочонок с мёдом на дорогу.
Кусты бесшумно раздвинулись. Из них вышел крепкий загорелый старик в серой подпоясанной рубахе, серых штанах и лаптях. Борода у старика была до колен, чтоб мне сдохнуть!
Глаза Джанибека стали круглыми. По лицу было видно, что степной следопыт пытается понять — как это он проипал человека в пяти шагах от себя.
— Ну, здорово, Немой! — хитро улыбнулся старик.
Протянул мне крепкую коричневую ладонь.
— Потапыч!
— Шайтан! — прошипел себе под нос Джанибек.
— Бочонок-то мог бы и не открывать, — покачал головой Потапыч. — Эвона, как крышку расковырял!
Он поставил крышку на место и слегка пристукнул по ней кулаком. Потом легко подхватил бочонок подмышку.
— Ну, идите за мной, что ли! — сказал он и нырнул в кусты.
Мы, ведя коней в поводу, ломанулись за ним.
Хорошо, что кусты росли только вдоль дороги. Дальше шёл светлый сосновый лес без подлеска.
— Может, верхом поедем, отец? — спросил Потапыча Прошка.
— Тут недалеко, — махнул рукой старик. — Но ежели ходить непривычны — садитесь верхом.
Мы переглянулись и сели в сёдла.
Честно говоря, я ожидал, что старик сейчас обернётся медведем. Но он просто пошёл чуть быстрее. Потом ещё чуть-чуть, и ещё. Пока кони не перешли на рысь.
А серая рубаха всё так же мелькала впереди между коричневых стволов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Шайтан! — восхищённо бормотал себе под нос Джанибек. Его глаза так и не вернулись к нормальным размерам.
— Леший это, — неожиданно сказал молчавший до сих пор Мишка. — Заведёт нас и бросит на съедение волкам.
Прошка строго посмотрел на него и негромко заметил:
— Херовый это дружинник, если сам волка сожрать не может.
Сашка с Гришкой расхохотались.
— Поехали быстрее! — поторопил нас Джанибек. — Шайтан ждать не будет.
Мы поторопили коней.
Минут через двадцать кони вынесли нас на небольшую поляну над обрывистым берегом неширокой лесной речки. Посреди поляны, прямо под раскидистой сосной стояла крохотная низкая избушка, крытая дёрном.
На опавшей хвое возле избушки неподвижно лежал Божен.
Дружинники охренели.
Джанибек в очередной раз пробормотал:
— Шайтан!
И передвинул на поясе саблю.
Сашка с Гришкой побледнели и чуть не сдристнули обратно к дороге.
Я вполне мог их понять. Ночевать в крохотном теремке вместе с медведем — то ещё развлечение, бля!
Интересно, на кой хер лесному колдуну понадобился дохлый святоша? Не жрать же он его будет?
Не, так-то пусть жрёт! Главное — чтобы не при мне, и не слишком громко чавкал!
Мне по хер. Голову даю на отсечение, это именно Божен навёл на наш след погоню. И подставил четверых человек под стрелы.
Прошка вопросительно посмотрел на меня. Я спрыгнул с коня и подошёл к Божену.
Охренеть! Святоша был жив!
Божен дышал тяжело, со свистом. На лбу кровоточили три глубокие царапины от когтей. Левая рука вывернута. Глаза закатились под лоб. Сквозь полузакрытые веки виднелись полоски белков. Из правого бедра сквозь дыру в рясе торчало обкушенное древко стрелы.
Джанибек тоже подошёл вслед за мной.
— Помрёт скоро, — сказал он, глядя на священника.
— Не помрёт! — отозвался Потапыч.
Он уже успел нырнуть в свой теремок и припрятать бочонок с мёдом.
— Разведите костёр! — скомандовал он дружинникам. — Только не под сосной, а подальше, вон там! А ты, парнишка, воды принеси!
Потапыч вручил Гришке деревянное ведро.
Когда костёр разгорелся, Потапыч накалил на огне небольшой острый нож.
— Придержите-ка его! — кивнул он на Божена.
Я уселся на ноги святоши, а Прошка осторожно, но крепко прижал к земле его плечи.
Одним точным движением ножа Потапыч расширил рану вокруг обломка стрелы. Завоняло жареным мясом и салом.
Божен дёрнулся и застонал, не приходя в сознание. По бледной коже священника потекла свежая кровь.
Потапыч выдернул из раны окровавленный наконечник с крупными зазубринами. Кровь потекла сильнее, но не пульсировала и не била фонтаном.
— Согни-ка ему ногу, Немой! — скомандовал Потапыч.
Я согнул правую ногу Божена. Потапыч отложил обломок стрелы, обтёр рану и туго перетянул её чистой тряпкой.
Потом легко поднял упитанного святошу на руки. Пригнувшись, пронёс его в низкую дверь избушки.
— Ни хера себе! — восхищённо сказал Прошка.
В дальнем углу поляны уже потрескивал костёр. Дружинники расседлали коней и пустили их пастись.
Вернувшись, Потапыч положил в костёр несколько круглых речных булыжников величиной с кулак.
Когда камни нагрелись, он двумя палочками ловко перекидал их в деревянное ведро. Вода в ведре помутнела и забулькала. От неё пошёл пар.
Потапыч бросил в ведро пучок сушёной травы и плотно закрыл крышкой.
— Жратва у вас есть? Или в лес идти? — спросил он.
Мы с Прошкой порылись в мешке. Свежий хлеб, варёные яйца, сушёное мясо и рыба. Мешочек ячменной крупы.
— Ну, нормально! — оценил Потапыч. — на похлёбку хватит, а корешков я вам подкину. Так, и хуле вы сидите? Разбивайте лагерь, варите еду. Шалаш стройте. В хибару я вас не пущу — места нет.