потирал руки — можно было только гадать, не приложил ли он эти руки к процессу дискредитации адмирала. Не хотелось во всём этом участвовать, надо было куда-то уехать… В профкоме предложили горящую путевку в Петергоф — там в бывших петровских конюшнях оборудовали Дом отдыха для трудящихся. Место это прелестное, прямо в парке Александрия, у знаменитой полуразрушенной еще с войны Капеллы, поблизости от бывших царских коттеджей, но… комнаты на четверых, да и к городу слишком близко. Хорошо было бы уехать на пару недель в какой-нибудь уединенный пансионат в Прибалтике. Позвонил своему влиятельному приятелю в Таллинн, но и он с пансионатом помочь не мог, однако дал адрес и телефон частной квартиры в Пярну. Так поздней осенью попал я в этот прелестный эстонский городок на берегу Рижского залива.
Роскошные песчаные пляжи были пустынны, как и огромный парк на исходе осеннего листопада — так необходимые мне тогда и, как казалось, вполне достаточные милости природы. Я наслаждался тишиной и одиночеством, в местной библиотеке взял романы эстонских классиков в переводе на русский — великолепная литература, между прочим, у этого маленького народа. Русских, а вернее — советских, здесь не любят, считают их оккупантами. Очень много обид накопилось, в ресторане могут и в обслуживании отказать под разными предлогами, если заказываешь на русском. Но я приспособился — нашел небольшое кафе, подружился с очаровательной официанткой с певучим именем Мария Оя. Муж Марии работал в этом кафе поваром, я объяснил ему, что тоже имею определенные претензии к советской власти и на роль «оккупанта» определенно не тяну, после чего проблем не было. А какие взбитые сливки подавала мне Мария Оя…
Так прошла неделя… Никакой связи с Ленинградом не было, никто не знал, куда я уехал, и это способствовало тому, чтобы еще одну неделю «в глуши, во мраке заточенья тянулись тихо дни мои». Но однажды и эта кратковременная милость природы внезапно замутилась. «Игорь, дружище! Какими судьбами…» — услышал я знакомый басок у себя за спиной на парковой дорожке. Это был мой приятель еще по аспирантским годам, его звали Рудик — уменьшительное от Рудольфа. Мы с ним познакомились в свое время на курсах повышения математической квалификации инженеров на мехмате Ленинградского университета. Однако истинные таланты Рудика лежали отнюдь не в математических науках.
Рудик был красавцем, косил под знаменитого голливудского актера Кларка Гейбла из «Унесенных ветром», для чего соорудил себе такую же, как у Гейбла, прическу, требовавшую для поддержания своей формы и блеска значительных бриолиновых усилий. Он производил ошеломляющее впечатление как на неопытных девиц, так и на видавших виды дам и превратил охоту на них в некий вид спорта со своими своеобразными рекордами и чемпионскими титулами… Как рекордсмен и заслуженный мастер этого вида спорта, Рудик не чурался славы и желал, чтобы о его достижениях знали окружающие. Время от времени на доске в нашей университетской аудитории, в нижнем правом ее углу, появлялся небольшой, но жирный крестик. Посвященные знали, что это знак нового спортивного успеха Рудика — он овладел очередной жертвой, указанной ему подчас наугад одним из приятелей ближнего круга. Рудик был неразборчив в выборе объектов своей охоты, но, как честный спортсмен, боролся по «гамбургскому счету», и можно было не сомневаться — он честно выполнил свою задачу, и «жертва» осталась довольной… Однажды на одной из наших вечеринок он увидел Наташу и загорелся познакомиться с ней поближе. Я знал, что означает его «поближе», знал, что Наташа вскоре будет на дне рождения своей сослуживицы — знакомой Рудика, знал, что Арон в командировке. Нечто черное и гадкое поднялось внутри меня тогда, и я намекнул Рудику, что Наташа будет на том дне рождения одна… Пару недель ходил в мутном состоянии осознанной подлости, с ужасом ожидая появления жирного крестика на доске. Рудик пропустил пару лекций, а затем появился в больших на пол-лица темных очках. Я его ни о чем не спрашивал, но он, конечно, понимал мой интерес и в перерыве, когда мы стояли на лестнице, снял очки. Рудик был честным спортсменом, он умел принимать поражения — под одним глазом у него сиял еще не совсем заживший фингал, а под другим виднелись следы царапин. «Она ненормальная идиотка?!» — то ли спрашивал, то ли утверждал он, обратившись ко мне без всяких объяснений. Я неопределенно пожал плечами и ушел без выражения соболезнований — мне не нужны были подробности. Главное было предельно ясно — Наташа выдержала испытание, которому я, подлец, подверг ее.
Говорят, что часто мы ненавидим того, кто вольно или невольно стал свидетелем или соучастником наших неблаговидных поступков — другими словами, проецируем на другого собственные недостатки, которые, на самом деле, ненавидим в себе. После того эпизода с Наташей я стал отдаляться от Рудика. Он тоже несколько разочаровался во мне, когда я отказался участвовать с ним в групповом сексе по формулам 2 × 1 и 2 × 2 с переменой партнеров… Рудика почему-то задело и обидело мое замечание о том, что подобные формулы и есть тот самый пресловутый разврат в грязном смысле этого слова и что я предпочитаю заниматься «этим» в интимной обстановке. Короче, после окончания курсов мы больше никогда не встречались, хотя, признаюсь, Рудик был мне интересен маргинальным проявлением тех языческих инстинктов, которые, чего греха таить, бурлили тогда и во мне. Но всё же для меня существовала дистанция между инстинктами и их реализацией.
И вот, надо же, встретились здесь, в парке на берегу Балтики. Рудик внешне изменился не к лучшему, располнел, но изрядно поредевшую прическу «а-ля Гейбл» всё еще поддерживал. Оказалось, что он отдыхает в местном санатории вместе… со своей женой. Я попытался пошутить, что, вероятно, «не со своей», но Рудик мою иронию не принял и пригласил зайти к ним и познакомиться с его женой, которая на сносях. Вот так история… Чего стоят мои сентенции о разврате и прочих подобных материях, если он, Рудик, женат и вскоре будет иметь ребенка, а я… Под благовидным предлогом я отказался от приглашения посетить санаторий, мы пошли в мое кафе к Марии Оя, посидели, выпили вина… Рудик явно собирался продолжить общение со мной, но, к счастью, они с женой на следующий день уезжали в Ленинград, и я понадеялся, что продолжение не последует — увы, напрасно… При прощании он вдруг спросил: «Как поживает Наташа? Ну, та жидовочка… помнишь? Ты вроде бы работаешь с ее мужем». Я ответил: «Если ты имеешь в виду