на поздний час, все семейство градоначальника встречало юношу. Ему отвели уютную комнату с замечательно пышной кроватью. С мыслью: «Скорее бы закончился этот ужасный день!» – юноша лег на перину и уснул.
Утром добрая супруга градоначальника потчевала гостей завтраком. Поэту было плохо после вчерашних возлияний. И он шепотом просил Ивана никуда сегодня не ехать, а денек провести в городе.
– Нет, друже, мы не только тут не задержимся, но прямо после трапезы поедем дальше, – сказал царевич, стараясь, чтобы его голос звучал как можно строже.
И вот, хотя градоначальник просил ясновельможных панов погостить еще денек-другой, путешественники выехали из Шпротова. Опять звонили колокола, ликовали горожане и кричали мальчишки.
Юноша пришпорил Эльдингара. Хмурый и серый Демьян едва поспевал за ним. Наконец взмолился:
– Иван, куда ты спешишь? Меня всего растрясло.
Царевич остановил коня и обиженно глянул на спутника.
– Придется тебе, дорогой стихотворец, выбирать. Или ты едешь со мной, или пьешь с панами.
– Прости! Не удержался! Слаб! Бог веселый винограда позволяет нам три чаши…
– Учись быть сильным. И запомни, больше ни в один ляшский город мы не заедем. Мне ни к чему этот позор по королевскому указу.
Так и поехали, старательно объезжая города. Ночевали на дороге или в деревнях. Поселяне ничего не слышали об указе Зыгмунта, поэтому не докучали путешественникам чрезмерным гостеприимством. Впрочем, крестьяне были так бедны, что не всегда могли предложить гостям даже черствую корку. Тогда Иван доставал хлеб насущный и сам угощал хозяев.
Наконец доехали до аббатства святой Омфалы. Оно располагалось на невысоком холме и было окружено живописными садами, лугами и огородами.
Монашеская обитель папиманов отличалась от монастырей папефигов, прежде виденных царевичем, отсутствием высоких стен. Вообще аббатство больше походило на дворец – высокий белый дом под красной черепичной крышей с обширным внутренним двором. Только колокольня указывала путникам на то, что они видят святую обитель.
У ворот царевича и поэта встретила молодая монашка в черном платье и в белой немыслимой шляпе с причудливо загнутыми полями.
– Что угодно панству? – с милой улыбкой просила она и сделала книксен.
– Письмо к аббатисе Гонории от архиепископа Кушаковского. – Юноша вынул из-за пазухи конверт и вручил привратнице.
– О! – только и смогла сказать черница, поцеловала кардинальскую печать красного сургуча и быстро куда-то убежала, подобрав подол.
Вскоре она вернулась в сопровождении двух монахинь, одетых таким же образом, и нескольких слуг. Путников пригласили во внутренние помещения обители. Их коней повели в стойла.
После жаркого и пыльного дня, проведенного в седле, приятно было оказаться в прохладных и сумрачных переходах монастыря. Монахини быстро и бесшумно шли впереди, указывая дорогу. Слуги с поклажей гостей топали сзади.
– Матушка Гонория ждет вас, панове, у себя, – объявила одна из черниц, подводя Ивана и Демьяна к высоким резным дверям.
Они распахнулись. Путешественники вошли в покои аббатисы и увидели девушку лет восемнадцати невероятной красоты, нисколько не испорченной монашеским нарядом, чернобровую и румяную.
Глава 40
Аббатиса стояла возле изукрашенного золотом и перламутром столика, на котором лежало распечатанное письмо. В левой руке она держала серебряной посох, а правую протягивала для поцелуя.
– Можете, дорогие гости, называть меня попросту Гонорией. Отец пишет, чтобы я приняла вас по-королевски. Постараюсь исполнить это поручение. Для начала вам тшеба отдохнуть и вымыться.
– У тебя есть баня? – обрадовался Иван. – А говорят, в ваших краях никто не моется в банях, мол, у вас ци-ви-ли-за-ци-я.
Последнее слово он старательно выговорил по слогам.
– О, у меня не просто лазня! У меня хамам – сарацинская лазня. Вы такой никогда не видали. А лазник, банщик по-вашему, настоящий сарацин. Вы будете довольны.
Аббатиса позвонила в колокольчик и велела вошедшей монахине:
– Сестра Агнешка, прикажи истопить лазню и позови Абрама.
Не успела Агнешка удалиться, как в комнату с поклоном вошел высокий человек в ляшской одежде. Царевич и поэт, увидев его, замерли в невыразимом удивлении. Их изумил не рост человека и не одежда. Их поразил цвет его кожи. Она была черной.
– Вот мой верный Абрам! – представила Гонория.
Юноша, забыв о приличиях, спросил:
– Могу ли я потрогать его?
– Если он не возражает, – засмеялась девушка.
– О, трогай меня, сколько пожелаешь, вельможный пан, – белоснежно улыбнулся сарацин.
Иван послюнявил палец и потер щеку Абрама. Она осталась черной. Красавица и сарацин расхохотались.
– Пан думает, я намазан сажей или накрашен тушью? – веселился Абрам. – Нет, это природный цвет моей кожи. Я таким родился. Я мавр.
– Я никогда не слышал о чернокожих людях. Никогда таких не видел! – признался царевич.
– Ты, принц, приехал действительно из далекой и темной страны, как пишет мой отец, – заметила аббатиса. – Географию ты не изучал, о маврах ничего не слышал. Что же, надеюсь, в наших краях ты познакомишься с просвещением и цивилизацией. А теперь прошу в лазню. Абрам, отведи гостей.
Хамам, конечно, отличался от парной бани, к которой привыкли путешественники. Скорее, это было мытье в горячей воде. И сарацин не походил на русского банщика. Он не хлестал вениками и не подливал воду на каменку. Зато он был мастером лечебного растирания.
Сначала Абрам разложил царевича и поэта на теплом каменном полу, после чего начал ломать им члены и вытягивать суставы. Но это было не больно, а наоборот, приятно. Казалось, кости возвращаются на свои места и тело становится новым. Поэт стонал от удовольствия.
Мавр даже прошелся босыми ногами по плечам и спинам гостей. И они почувствовали удивительное облегчение. Потом растер путешественников колючими мочалками и благовонным мылом и помог улечься в ваннах, наполненных горячей водой, настоянной на целебных травах.
Разомлевший Демьян бормотал:
– Боже! Мне никогда не было так хорошо. Кто наслаждение прекрасным в прекрасный получил удел…
После ванн отдыхали на мягких коврах, пили взвар и чай со сладостями. Иван попросил Абрама, прислуживавшего гостям, рассказать о своей родине – стране чернокожих людей.
– Я, пан, несмышленым младенцем был продан в рабство. Поэтому не помню ни родины, ни родителей. На Востоке много подобных мне рабов и свободных. Там наш цвет кожи никого не удивляет.
– Как ты оказался у ляхов?
– О, это долгая повесть. Я живу здесь более двадцати лет. А до того был рабом у сарацинского шахиншаха. Меня звали Ибрагимом. В десять лет меня оскопили. И до пятнадцатилетнего возраста я прислуживал в царском палаце, помогал в лазне. Потом меня и еще нескольких юных мавров отправили в подарок ляшскому королю. А он продал меня архиепископу Кушаковскому. Тот крестил меня и назвал Абрамом. С тех пор я находился при тогдашней домоправительнице