Может быть, поэтому я беру себя в руки, еле встаю с кровати, чувствуя, как тело покрывает тонкая пленка его влаги. Усмехаюсь, вспоминая нашу жаркую ночь. Я бы повторила, раз сто.
Если честно, и мыться не хочется, сидеть бы так и ждать. Но теперь неизвестно, когда он вернется, неизвестно, когда решит все вопросы. Неизвестно, вернется ли вообще. Даже страшно об этом думать…
В этот момент я понимаю, что очень хотела бы сейчас быть от него беременной. Пусть даже ему будет не нужен этот ребенок, я бы с удовольствием выносила его и родила. Для себя. Хотела бы иметь частичку того, кого люблю. Сейчас уже глупо и наивно отрицать обратное.
Еще два года назад я со всеми вещами переехала к нему в сердце, а после этого ни один мужик не смог зажечь во мне хотя бы подобие искры. Никто из них не вызвал желания лечь в постель. Даже на пол пипеточки. А с Тамерланом это получалось так естественно и просто, словно и не было никогда расставания, как будто мы давно женатая пара.
Я бы так этого хотела. Но, увы, нам точно не по пути, он не захочет брать полную ответственность за меня после того, что я начудила. Да и какой здравомыслящий взял бы?
Он спросил, согласна ли я остаться с ним здесь. Навсегда. И я согласна. Тысячу раз да! Для него я готова быть кем угодно. Только бы быть с ним. Спорить. Кричать. Истерить.
С ним можно быть собой и не бояться, что он что-то не то подумает. С ним можно не бояться, что он уйдет после первой ссоры. Он просто закинет на плечо, шлепнет по заду и отнесет меня мириться.
И куда так быстро ушла моя ненависть? Была ли она вообще? Уже и не помню. Такое чувство, что не было и этих двух лет, когда его не было рядом, словно он всегда присутствовал в моей жизни, так или иначе.
Эти мысли вскрыли рану, края которой я безуспешно пыталась держать руками. И я падаю там, где стою. Закрываю лицо руками и не могу представить, как жить, если Тамерлан умрет.
Зачем он уехал. Зачем ушел таким слабым. Ему бы еще подлечиться. Неделю. Месяц. Год. Всю жизнь. Мы могли бы остаться здесь и просто жить, просто наслаждаться жизнью. Каждый день. Вместе. Плевать на все и всех.
А теперь я снова одна. Снова в ожидании неизвестно чего. Снова реву, потому что Тамерлан ушёл, должна быть сильной, но я снова слаба, беспомощна.
Содрогаюсь от рыданий несколько минут, или часов, сама не понимаю, сейчас этот момент похож на туман. И только когда желудок громко заявляет о своем наличии, медленно поднимаюсь и плетусь на кухню.
На столе стоит кастрюля, и я принимаюсь разогревать ее, отодвигаю от себя белый лист бумаги. И только когда дрова разгорелись, я вспоминаю про этот лист.
Разворачиваюсь резко, беру его бережно, как мать берет ребенка, и сначала втягиваю запах, к груди прикладываю. Конечно, надеюсь, что он написал мне три заветных слова. Хотя бы сейчас он мог бы их произнести. Хотя бы буквами.
Но там было очень четкое:
«Если что, прячься в подвале».
И все. Ничего нового. Ничего необычного. В стиле Тамерлана. Коротко и сухо отдает очередной приказ.
Хнычу и снова содрогаюсь в отчаянном рыдании, со злости кидаю записку в огонь, но в последний момент забираю, стряхиваю немного обугленные грая.
Надо просто жить дальше, ведь Тамерлан все равно вернётся. Вернется и увидит, что я не ною, а покорно продолжаю делать все, чтобы не умереть с голоду или не попасться диким зверям.
Ну, подумаешь одна в лесу. Он придёт за мной, обязательно, а если нет, то я сама его найду! За шкирку и снова в берлогу и буду с ним столько, сколько захочу. Да!
И я прячу в себе боль, живу дальше, готовлю пищу привычно на двоих, охочусь, ложусь спать и все время думаю о Тамерлане.
Как он там. Почему так долго. За сутками проходят следующие. Потом еще одни. Неделя сменяет вторую, и меня уже начинает потряхивать от одиночества, которое кажется бесконечным.
Я разговариваю сама с собой. Я почти не плачу по ночам, а просто утыкаюсь в подушку, что еще хранит запах любимого. А спустя месяц после его исчезновения у меня случается горе. Обычное женское, когда, подмываясь после очередной бессонной ночи, я вижу в тазике капли крови.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Еще никогда я не ревела так из-за обыкновенных месячных. Почему-то поверила, что после того секс-марафона я должна была забеременеть, но увы, счастья не случилось. И если Тамерлан умрет, то у меня не останется ничего, что о нем напоминало бы. Ничего.
Этот день похож на предыдущий, с одной лишь разницей, в первые за месяц я вижу настоящий ливень стеной. Поэтому заняться особо нечем, и я сижу, смешивая капли слез с дождем, и мерзну, смотря вдаль.
Может быть это знак, что именно сегодня должно что-то произойти. Ведь именно в такой ливень мы сюда пришли. Не может же быть все просто так.
Но и тут судьба надо мной смеется и максимум, что я имею, это простуду. Причем, серьёзную. Первые трое суток просто не могу встать с кровати, тело ноет, покрывается липким потом, и я почти даже не думаю о Тамерлане. Лечусь горячим чаем. Медом, и сном. И вот как-то раз сквозь него слышу посторонний звук, который может означать только одно, рядом чужой.
Я бесшумно скатываюсь с кровати, уверенная, что это не Тамерлан. Он бы не стал красться, он бы не стал прятаться. Он бы ворвался в дом, чтобы заявить мне о своем возвращении. Но если пришел не он, значит, вывод только один.
Его убили… Боже…
Это мысль режет без ножа, но я глотаю ком в горле и медленно ползу под кровать, как раз туда, где находится вход в подвал, очень хорошо скрытый от посторонних глаз.
Спускаюсь как можно тише, чувствуя босыми ногами прохладный бетонный пол, и сажусь тихонько у самой стены. Здесь есть оружие, и я пытаюсь нащупать его в нише.
Сквозь пульсацию в висках и страх, отбивающий чечётку в груди, я почти не слышу шума над головой. Голоса сливаются в сплошной белый шум, не давая мне нормально сделать вдох.
Зато чихнуть могу, да еще так громко, что белый шум надо мной стихает, а напряжение становится густым как мед.
Тамерлана убили, пришли за мной. И мне не за что бороться. Разве что мстить этим уродам, что забрали то единственное, ради чего стоило жить.
Тамерлан бы никогда не одобрил мой поступок, но раз его нет, то и наказать меня он уже не сможет.
Поэтому я крепко обхватываю пистолет, снимаю с предохранителя и направляю на крышку погреба, которая может открыться в любой момент.
И я уже почти нажимаю на курок, как вдруг слышу знакомый, скрипучий голос полковника.
— Да куда ты тычешь, салага. Там может быть моя дочь!
Глава 42. Алла
Впервые за долгое время я обнимаю папу так, как раньше, даже не верится. Сейчас во мне не осталось обиды и боли. Я просто рада. Рада, что жива, что жив отец. Что он рядом в такой сложный период.
Что еще чувствую, сама не понимаю. Неужели я совсем его простила. А может, сказалось месячное одиночество. Хотя, возможно, сейчас, после того, что пришлось пережить, я бы простила самого Гитлера?
— Мы отправляемся домой, — отец первым начинает разговор, отрываясь от меня. Старается держаться отстранено. Видимо, не хочет, чтобы его солдаты заподозрили в нем нежность.
А вот мне лично плевать, как это может выглядеть со стороны.
Я даже соскучилась по своему старику, может, он и не получил звание «отец года», но я все равно его люблю.
Оглядываюсь по сторонам, ищу среди черных пятен знакомое суровое и вечно недовольное лицо. Но никто не пытается меня обругать или изнасиловать и даже не отпускает дурацкие пошлые шутки. В груди сердце сжимает, будто тисками, кровоточить начинает.
Его здесь нет.
Я чувствую, что он либо далеко, либо…
— Где Тамерлан? Он не с тобой? — дрожащими губами задаю самый важный вопрос и замираю в ожидании.
Так переживаю, что выбегаю из нашей лачуги, продолжаю искать глазами. Несколько незнакомых мне солдат, но моего огромного защитника нет. Сердце бухает вниз, как ком грязи. И так тяжело внутри, тревожно, и по коже липкий страх.