Но Тамерлан только сильнее сжимает в руках, словно не хочет никуда отпускать ни на минуту.
— Нет. Хочу, чтобы ты лежала такой. С моей болью в сердце и моей спермой в желудке и на лице. Так что спи.
Глава 39. Алла
Я все-таки слезаю со своего живого, очень тёплого матраса в тот момент, когда начинаю слышать размеренное дыхание и, пошатываясь, иду в кухоньку, где стоит тазик с ледяной водой.
Сажусь около него на колени и ополаскиваю горевшее лицо. Раз, другой, третий. Капли воды смешиваются с непрекращающимся потоком слез и хныканьем.
Мне больно. За Тамерлана. За миллионы других детей, которые терпят подобное обращение, за то, что люди не верят жертвам. И стыдно за себя, которая жила в волшебной сказке, с розовыми очками.
В груди растет что-то большое. Заполняет теплой энергией все существо, и я понимаю, что мне хочется подарить Тамерлану это тепло. Поделиться радостью, которая жила во мне так долго.
Он наделил меня тьмой, сделал однажды сильнее, жёстче, стер на корню детскую наивность, а теперь пора делиться с ним частичкой себя.
Дать ему любовь и осознание того, что в этой жизни есть не только грязь и жестокость. Это как дом, который может быть грязным, старым. Но в любом доме можно протереть стекла и впустить солнечный свет. Этим я и собираюсь заняться.
Полная энергии, пока Тамерлан спит, я готовлю ему новую порцию супа. Но в этот раз не рву мясо, а осторожно нарезаю на аккуратные кусочки. Следом картошку, морковку, обязательно лук. Хочу, чтобы ему понравилось.
Как только суп закипает, я убавляю огонь и протираю стол, окна, чтобы с утра здесь было ярко и чисто как никогда. И уже сняв блюдо с плиты, иду спать на свое место.
Рядом с кроватью Тамерлана есть прекрасная тахта. Она не очень удобная, но и сон Тамерлана тревожить не хочется. Пока лежу, подложив ладони к щеке, не могу им налюбоваться и даже не замечаю, как проваливаюсь в крепкий сон.
Утром я просыпаюсь от стука топора. Зажмуриваюсь, почему-то думая, что мне это снится.
Тяжелее всего было рубить дрова. Нет, поднять топор я могу, а вот попасть по полену, да еще разрубить его надвое, а то и на трое, то еще веселье. Здесь нужна твёрдая, мужская рука.
Резко распахиваю глаза, осознавая, кто именно рубит дрова. Вскакиваю, ругаясь сама на себя.
Встретила, блин, мужчину с супом, это же сколько я проспала?
Спешу на кухню и замираю, когда на столе стоит пустая тарелка. А судя по содержимому кастрюли, понимаю, он съел две трети. У него появляется аппетит, и я не могу не порадоваться.
Выбираюсь на улицу и любуюсь тем, как по мощной смуглой груди стекают капли пота, как мышцы напрягаются при каждом ударе. Какой же он огромный и сильный.
В этот момент я не ощущаю возбуждение, лишь что-то звенящее, трепещущее в области сердца. Сейчас мне кажется, что я смогу смотреть на это вечно. Но вечно нельзя. Вон и повязка уже покраснела.
— Тамерлан! — кричу с порога в тот момент, когда он убирает топор и несет охапку поленьев к уже приличной куче под навес. — Тебе сказано лежать!
— Ты мне еще не жена, чтобы указывать. Да и сама должна знать, что физическая активность благоприятно воздействует на выздоровление.
Мысли в голове роем пчел. Не знаю, какую ловить. То ли ту — про жену. Либо обругать его матом. То ли спросить, не хочет ли он поскорее выздороветь, чтобы оставить меня здесь.
Выбираю относительно безопасную.
— Речь про ходьбу, а не про напряжение как от штанги.
Вот же упёртый кретин, только отмахивается от моих слов, продолжая заниматься делом.
Приношу ему холодной воды с реки и помогаю сполоснуться, как безумная смотрю на его тело в каплях воды, что на солнце сияют как драгоценные камни.
Он и сам как агат. Темный. Опасный. Но такой завораживающий. И я бы провела весь день, трогая каждый участок его крепкого тела, нюхала, впитывала в себя магнетическую мужскую энергию.
— Хочешь снова трахнуться?
Неожиданный вопрос выбивает меня из колеи, сбивает романтический настрой, и я со злости кидаю в него полотенце.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты неисправим!
— Ты думаешь, что я должен был исправиться после ночи секса? — хмыкает довольно он, вытирая наглое лицо.
— Нет, но ты мог помолчать! — рявкаю я и хлопаю дверью домика.
С ним невозможно! Он и правда не исправим. Ни капли понимания, все делает только так, как ему хочется, и прислушиваться к чужому мнению он не собирается.
Как же бесит эта черта в нем. Такой настырный…
Навожу порядок в спальне, под четкий звук топора и только потом чертыхаюсь и с недовольством снова топаю к нему. Складываю руки на груди, прожигая придирчивым взглядом.
Так его швы точно никогда не заживут, а мне, что, постоянно его обхаживать? Не то, чтобы я категорически против…
— Передумала?
— Давай повязку поменяем, самоуверенный баран.
Он внимательно следит за моими действиями, порой касается волос, иногда трогает шею, наклоняется, чтобы обдать горячим дыханием, шепнуть пошлость.
В общем, отвлекает от важного дела. А я дрожу, но не двигаюсь, продолжая четкие движения рук, чтобы обработать рану. Потом снова бинтую широкую талию. Делая узел, не выдерживаю и поднимаю взгляд.
— Хотела бы остаться. Здесь со мной? Навсегда.
Дыхание перехватывает, и я верчу головой. Осматриваю верхушки деревьев, кусты можжевельника, слышу плеск речушки и пение птиц.
В первые сутки все это я ненавидела до трясучки, потому что была одна, потому что он был на грани жизни и смерти. А теперь все это начало казаться мне раем. Наверное, потому что рядом Тамерлан. Живой, настоящий. Такой огромный. Мой.
Хочу ли я остаться? Откинуть все былые обиды в сторону и начать все заново.
На лице непроизвольно расцветает улыбка, и я повторяю его же вопрос.
— А что ты готов сделать, чтобы я осталась?
Тамерлан усмехается своими слишком порочными губами, откладывает топор и одной рукой поднимает меня на уровень своего лица.
— Все, — говорит он звенящим от напряжения шепотом, и я уже чувствую, как член упирается мне в живот, как внутренности сводит от предвкушения.
Это его «все» многое значит для меня. Не передать словами, как я мечтала это услышать. Я даже не боюсь обжечься. Плевать.
Облизываю губы, когда Тамерлан неожиданно подхватывает меня и несет, смотря в глаза. Спустя мгновение чувствую спиной ствол дерева и ахаю, когда Тамерлан раздвигает мои ноги, заставляя обнять ими себя, и жадно впивается в губы. Целует быстро, рвано, рукой нащупывает грудь, сжимает ее с грубой силой.
Я выгибаюсь дугой, руками спешу ощупать его грудь, плечи, прочувствовать силу. Отвечаю на поцелуй столь же грубо, словно боясь, что через секунду все может закончиться, что нам могут помешать.
Глава 40. Алла
Тамерлан вдруг спускается к шее, ставит болезненный засос, так что я вскрикиваю в лесной глуши, спускается к груди, которую мучил так долго, а я же еложу от нетерпения.
— Тамерлан…
Он быстро цепляет меня взглядом, снимает мои штаны и опускается на колени, проведя пальцами по самой опасной границе удовольствия. Я закусываю губы, вскрикиваю, стоит ощутить тёплое дыхание.
В руках его волосы, закрываю глаза и отдаюсь этому безумию. Тамерлан просовывает в меня палец, крутит им, словно расширяя вход, а языком уже жалит самый центр удовольствия, вынуждая меня все чаще дергаться и громче стонать.
Он изверг, потому что все это продолжается так долго, так мучительно и сладко, что я кричу:
— Хватит, хватит, хватит…
Но его не остановить. Теперь во мне уже два пальца, и он ими активно работает, продолжая выпивать меня губами до дна, сводить с ума быстрыми толчками пальцев, пока я окончательно не теряюсь в пространстве и просто кричу его имя.
В этот же миг он разворачивает меня спиной к себе и продолжает ласкать, но уже выше, постоянно касается тугого колечка, пугая и возбуждая одновременно. Но я даже не дергаюсь, когда он проводит по нему пальцем, чуть толкаясь внутрь.