она уже здесь? Неделю? Две?
«Лина умерла неделю назад. Засуха началась три месяца назад. Всего за три месяца вся твоя жизнь и дело твоей семьи оказались разрушены».
Джей знала, что ей надо уезжать. Знала – и не могла с этим смириться. Глупый голос всё ещё твердил ей, что надо оставаться и защищать.
«Ты – единственная надежда Белой Земли».
Но какая надежда может быть у того, что давно мертво? Родители сгинули в попытке её возродить.
Джей повернулась к тропинке, ведущей к центру деревни, и медленно пошла вперёд. Оставляя позади могилу Лины и весь ужас, что хранил в себе дом Крейнов.
Она шла мимо домов, мимо чёрных и бордовых калиток, мимо покосившихся заборов и маленьких окон. Мимо домов всех, кого она знала и любила. Пустые дома выстроились в ряды слева и справа от неё, и она шла, смотря вперёд, до боли вглядываясь в утреннее солнце.
Гости появились раньше, чем она успела это осознать. Дети Блэквеллов, некогда шумные Хоуки, тётушка Дантон без её вкуснейшей выпечки – все они появлялись на горизонте, недвижимые, внимательно наблюдавшие за Джей. И она кивала им, не зная, что ещё делать.
Они кивали ей вслед – и исчезали. Один за другим.
Сначала исчезли дети: улыбнулись ей напоследок своими чёрными ртами и растворились в воздухе. Затем пришёл черёд взрослых: они пропадали по одному, каждый у своего дома. Джей подумала, что они просто возвращались в свои дома, чтобы жить там дальше, чего так сильно желала она сама.
«Они всё уничтожили».
И на этот раз голос был неправ. Уничтожили всё сами Крейны.
– Но я не из них, – прошептала она, не узнавая свой голос. – Я не из Крейнов.
«Ты никогда не была частью семьи».
– Не была.
Она засмеялась.
Она действительно не была в семье!
Долгие годы родители проворачивали дела у неё за спиной, используя её как уборщицу, как повара, как девочку на побегушках. Отец говорил ей слова «помощь» и «семья» – и Джей подавляла в себе любое сопротивление. Глупая, доверчивая Джей. Просто желавшая быть частью семьи. Но она никогда бы ей не стала.
Джей вспоминала.
Вот она маленькая девочка, которая не хочет заниматься целительством, со взглядом, вечно обращённым в лес. Весёлая и непослушная.
Вот она в юности – всегда в заботах о доме, но никто не в заботах о ней. Ничего не знает и не слышит, хотя и требует ей рассказать. Отец снова манит её двумя заветными словами. Но затем…
«Большой целительский прорыв».
От этих слов Джей покрылась неприятными злыми мурашками. Колкими, словно стебли роз. Всё умерло. Их с Линой дружба, слабая и бледная, и связь Джей с отцом. И ни в чём, ни на каком из этих этапов не было вины самой Джей. Она всегда оставалась в стороне, хотя и жаждала быть в центре.
«Ты не часть семьи», – вторил ей голос отчаянно и злобно – но теперь, впервые за долгие месяцы и годы, это не внушало ей грусти. Даже наоборот. Она действительно не семья. И единственная надежда умерла вместе с Линой, которую тоже погубили Крейны и их ужасное, маниакальное стремление к вершинам.
Джей остановилась, заметив вдалеке до боли знакомый образ. Золотистые длинные волосы, красные глаза, зелёное платье. Бледные пальцы, крутившие пряди волос.
Она понимала, что это Лина. Последний гость в деревне.
Слёзы сами полились по грязным щекам.
– Прости меня, – шептала Джей, захлёбываясь слезами. – Я знаю, я должна была тебя спасти. Вместе мы смогли бы выбраться.
Она поняла, что должна была сделать.
– Я позабочусь о тебе, – сказала она в пустоту, и голос её становился всё твёрже. – Я больше не позволю нашим мечтам исчезать и тухнуть. Я выберусь отсюда и сделаю так, чтобы все знали твоё имя.
Каждая мышца в ней крепла. Она оглянулась, стараясь охватить взглядом всю деревню – все дома, теперь оставленные и заброшенные, рынок, который постепенно превратится лишь в груду деревянных балок, все дворы и улицы, по которым она бегала ребёнком. Джей спрятала лицо в ладонях, пытаясь погрузиться в эти воспоминания, воссоздать в голове образ шумной и живой деревни, такой, какой она должна была быть всегда.
– Мне хочется создать что-то, за что меня бы все знали и любили…
У Лины была мечта. Она пыталась передать её Джей, пыталась донести, что можно убежать и вырваться. Джей вдруг поняла, что сама сестра вряд ли смогла бы вести обычную жизнь в городе после всего целительско-лесного безумия.
Но вот «девочка на побегушках» – Джей-не-Крейн – вполне смогла бы.
– Ты… Ты яркая, ты всегда тянулась к свободе. Ты замечательно танцевала. Могла заболтать кого угодно. Рассказывала о лесе и своих мечтах так… Я даже подслушивала ваши с папой разговоры.
И она знала, что делать.
– Мама, папа, бабушка… и я. Мы все уже мертвы, – тихо проговорила она. – Но Лина Крейн должна жить.
Она могла стать Линой.
Это было не её имя. Не её таланты и улыбка, не её волосы, не её надежды и мечты. Но она могла бы стать их сосудом. Несовершенным, но единственным, кто жил.
И прожить эту жизнь для неё.
Смотреть новые места и знакомиться с новыми людьми. Смеяться и влюбляться, чувствовать на своём лице лучи солнца и брызги волн. Менять причёски, менять платья, менять города и страны. Испробовать всё, что только можно, пока сердце не начнёт трепетать от удовольствия. Узнать, что такое восторг и настоящее счастье.
И это была та большая мечта, которую Джей искала и которой горела в детстве. Большое и яркое дело – такое, что зажжёт огонь в её глазах и даст ей силы идти дальше, идти всегда.
Она искала это так долго – а всего-то и нужно было, что вернуться к маленькой себе.
Джей сморгнула тяжёлую слезу и вымученно улыбнулась. Лина помахала ей и исчезла, и во всей деревне Джей осталась одна.
Нужно было вернуться домой. Найти еду, собрать вещи и поспать перед дорогой. А потом – бежать, бежать из мёртвых земель как можно быстрее.
Бежать.
Туда, где ждёт её Искра.
Где ждёт её большой, огромный мир.