всё на свете.
– Я не знаю, сколько ещё тебе нужно это говорить… но лес – это опасно. Смертельно опасно. Ладно, ты можешь не слушать меня… но вспомни слова бабушки.
Джей готова была хоть часами повторять одни и те же доводы. Но отец перебил её, вскинув руку:
– Дочь, как ты думаешь, что сейчас происходит?
Он остановился у лакированного коричневого шкафа – прямо как в комнате бабушки. Джей подавила в себе неприятные воспоминания, полностью сосредоточив внимание на отце.
– Жара. Засуха. Наверно, худшая за всё время.
– Из-за чего?
Это поставило Джей в тупик. Она растерянно смотрела на отца, пока тот с грустным взглядом осматривал комнату, скрестив руки на груди.
– Как из-за чего… она просто случилась…
Отец грустно вздохнул. Чёрт. Она никогда не видела его таким печальным.
– Джей, ты же неглупая девочка. Давно могла бы понять, если б думала не только о себе и своих проблемах. Я же вижу, что ты мыслями постоянно в себе, и это даже не твоя вина, ты всегда была такой…
Голос внутри неё засмеялся.
– Ближе к делу, пожалуйста, – раздражённо проговорила Джей, пытаясь скрыть за этим раздражением отчаяние.
Она понимала, к чему идёт разговор.
– На нас проклятье, дочь. На всей деревне.
Джей судорожно сглотнула. Само слово «проклятье» звучало как насмешка. Как попытка оправдать всё, что происходило.
Она на миг подумала, что ведь всё плохое, что случилось с ней и семьёй Крейнов, было связано именно с ним. Всё «проклятье» – из-за одного человека.
И этот человек стоял и грустил перед ней вместо того, чтобы что-то с этим сделать.
«Задави его!»
– Так почему ты не пытаешься всё исправить? – начала Джей, в глубине души желая причинить отцу как можно больше страданий своими словами. Столько страданий и злости, чтобы он наконец-то всё исправил. Ничто другое больше не работало. – Почему ты стоишь передо мной? Я самая слабая из семьи! Я сколько раз просила перестать? Сколько раз показывала записки бабушки? Почему ты до сих пор работаешь с лесом? Почему заставляешь Лину страдать? Лину! Она же самая невинная из всех нас!
Отец горько вздохнул и протянул к ней руки.
Но Джей не спешила приближаться. Она не видела себя рядом с отцом. Только вдалеке, на самом безопасном расстоянии. Даже находиться с ним в одной комнате было неуютно.
– Джей, я…
– Говори! Говори! Говори! – закричала она, подавшись вперёд, безумными глазами глядя на растерянного отца.
Он помолчал немного, а потом опустил взгляд и коротко проговорил:
– Мы уже месяц не практиковали целительство – ни в каком виде, кроме прямого лечения. Никакого леса, ничего.
Джей шокированно выдохнула, чувствуя, что теряет опору и быстро летит под землю, вниз.
– В смысле?
– Вот так. – Отец присел на стол, вымученно проведя руками по лицу.
– То есть… вы уже отказались от лесных практик… и на нас всё ещё проклятье?
– Целый месяц, – прошептал отец.
У Джей затряслись ноги.
Она представила, как весь их дом, и дома соседей, и дом Мартина – всех захватывают деревья, и они пропадают в лесной тьме.
– Что нам тогда делать?
– Я не знаю. Вот и вся правда, которую ты так давно хотела. Я попробовал всё.
– Но должно же что-то быть! – Джей отчаянно не хотела сдаваться, прокручивая в голове сотни мыслей одновременно. Но ничто не складывалось в цельный ответ. – Не может быть так… грустно… Почему болеет Лина? Не мы?
Отец грустно усмехнулся, ещё раз посмотрев на Джей и протянув к ней руки. На этот раз она осторожно подошла ближе, и он схватил её за руки и принялся гладить. От его прикосновений всё горело огнём. Огнём стыда, боли, злости.
Она не выдержала и отдёрнула руку, села за соседний стол, боясь даже взглянуть на отца.
– Лина оказалась совершенно слабой, самой слабой из нас… ну, физически. Она не оправдала наших надежд: не переносит влияния леса и теперь болеет каждую неделю. Я пытаюсь сделать всё, что могу, Джей, но моих сил здесь недостаточно.
Повисла тишина. Тягучая и противная. От неё пахло жарой и потом.
Стоило Джей закрыть глаза, как перед ней восставала улыбка Мартина, его глаза, полные страха, в тот самый день. А потом и Лина, её уставшее, измученное лицо и руки, покрытые зелёной слизью.
И всё вместе так изводило Джей, что она хотела не закрывать глаза никогда. Но с открытыми глазами она видела отца, сгорбленного и грустного, и начинала сходить с ума окончательно.
И тут её поразила мысль – ослепительно яркая и громкая, словно молния.
– А мама? Мама знает?
Она уже не помнила улыбку и голос мамы, но помнила, что все её мысли и страдания рано или поздно сводились к ней. И она была единственным человеком в доме, кто не погряз по уши в безумии леса.
Или же?..
– Опять ты про маму… – усмехнулся отец, чем тут же вызвал у неё стрелу негодования.
Эта стрела вонзилась ей прямо в сердце. От боли Джей часто задышала и уставилась на отца непонимающим взглядом.
– Она знает, но уже поздно что-то менять.
Джей почувствовала себя маленькой девочкой, которую забыли на лестнице третьего этажа, у маминой мастерской. Которая смотрела, как Лина свободно заходила туда, но ей самой вход был запрещён. Которая больше всего хотела почувствовать на своих плечах сильные взрослые руки.
– Пап, что с мамой? Скажи, пожалуйста, что с ней всё в порядке.
И снова она доверялась взрослому, потому что не находила другого выбора. Она могла ненавидеть отца, могла злиться на него до скончания веков – но ломилась в стену, их разделявшую, и руками, и ногами, и головой.
Этой стеной было слово «мама».
– С ней всё в порядке. – Отец задумчиво осмотрел свои руки, словно пытался достать из них все ответы, и вдруг посмотрел на неё совершенно другими глазами. – Чёрт, да я по меньшей мере должен тебе это рассказать. С мамой правда всё в порядке. Она просто… отдала часть себя взамен на знание. И с тех пор мы могли сделать гораздо больше. Ты же помнишь, как к нам на лечение приходили люди из других деревень и даже городов?
Джей помнила. Маленькая девочка в ней улыбнулась.
– Так вот, в твоём детстве она провела… ну, так сказать, некоторый ритуал… и стала говорить на другом языке. На языке леса. И научилась делать столько всего с лесными травами… Ох, ты даже себе не представляешь! – Отец мечтательно улыбнулся, но быстро пришёл в себя. – В общем, она стала по-другому мыслить и проводила почти всё время в затворничестве. Но мы очень многое сделали вместе, и это жертва, на которую совершенно точно стоило идти…
– Ты сейчас серьёзно?
Джей готова была слушать о матери всё что угодно. Любые маленькие детали давали ей свет и надежду понять, что же на самом деле произошло («И как ты можешь вернуть себе маму, верно?»). Но последнее, что сказал отец…
– На это стоило идти?
Отец испуганно схватил её за руки, но она тут же их одёрнула в гневе.
– Джей, постой… ты не понимаешь…
– Нет, это ты не понимаешь! Я потеряла маму! Я… потеряла…
Больше она ничего не смогла сказать. Её горло стянуло горькими слезами. В груди заболело так, что ей пришлось схватиться за бёдра. Перед глазами – мать, которая держала её в своих руках и улыбалась. Когда-то давно, когда в их жизни не пришёл лес и все его «достижения».
– Как ты мог… променять… маму… на лес… – с большим трудом пролепетала Джей, не в силах остановить рыдания.
Отец тут же сгрёб её к себе в охапку, и она слетела со стула в его объятия. Ей пришлось усесться к нему на колени: отец держал крепко и не отпускал от себя. Сильные взрослые руки теперь не были желанным светом – скорее тюрьмой, и отец в ней был главным мучителем.
– Я просто хотела… хотела… чтобы у меня была мама… как у Лины… и у всех вокруг!
– Прости меня, боже, прости меня, – прошептал отец, целуя её в макушку.
Джей только и успела подумать, что неужели ей нужно было так глупо разрыдаться, чтобы её услышали и поняли, – и на неё обрушилась вторая волна рыданий, ещё более сильная и отчаянная.
…Ей понадобилось, наверное, с полчаса, чтобы окончательно успокоиться. Но слёзы не помогли – они принесли лишь