заболела просто так? И лесные запахи, и эта мерзкая слизь здесь ни при чём?»
Но она ничего не сказала.
А правда была в том, что Джей хоть и не верила в свои целительские навыки, но следила за тем, что происходит в семье. Собирала травы и разносила заказы по мастерским. Наблюдала за тем, какими запахами пахнет дом, когда и где обитали новые пауки и почему отец выходил по ночам из комнаты – и, вероятно, куда-то из дома.
Вместе с кем-то.
Джей не позволяла себе всматриваться в фигуры из окна – думала, что нет в этом смысла, но на самом деле не хотела случайно наткнуться на мать. Не хотела давать себе надежду, что мама вновь смогла бы стать… нормальной.
Ей нечего было сказать отцу из этой правды – поэтому она, бросив последний взгляд на Лину и пообещав себе охранять её во что бы то ни стало, тихонько вышла из комнаты.
Отец последовал за ней – но она ускорила шаг. Они шли по коридору, и Джей едва успела заметить бледно-зелёные пятна на деревянных стенах.
– Джей!
Больше всего на свете она не хотела останавливаться – либо уж оставаться с Линой, либо бежать из дома со всех ног.
Но ей пришлось.
Она остановилась прямо перед лестницей, сделала над собой усилие, сжала кулаки так, что костяшки мучительно заныли, и повернулась к отцу, лицо которого выражало самое невинное беспокойство.
– Ты же знаешь, что я не позволю ничему плохому случиться с вами?
Джей захотелось рассмеяться ему в лицо. В этот момент он не был её отцом – он был врагом не хуже леса.
– Оглянись! Куда хуже?
Она чувствовала, что в глазах у неё стояли слёзы. Они жгли, и ныли, и норовили выбраться, но она не хотела показывать отцу свои чувства.
Они смотрели друг другу в глаза. И Джей с удивлением заметила, что отец заплакал тоже. Маленькие слезинки наполнили его тёмные глаза, и он заморгал, продолжая смотреть на неё с таким же неуютным беспокойством.
Он протянул к ней руки.
– Может быть гораздо хуже. И я оберегаю нас всех.
«Очнись. Всё уже так плохо, что хуже быть не может. И в первую очередь страдаешь ты. Но давай, прости отца, прости их всех, и пусть по тебе пройдутся ещё раз».
– Пап… папа… – Она в мыслях не позволяла себе называть его иначе, чем «отец».
Но ей хотелось, чтобы у неё был папа. И как никогда хотелось сейчас.
– Доченька, всё, что я делаю, – всё ради нас. И если мы страдаем, значит это временно и не зря.
Они ведь действительно не смогут жить в городе. И им действительно нужно выйти на новый уровень – такой, при котором они не пропадут в наступавшем новом мире.
Джей не знала, куда идти – назад или вперёд к отцу. Не знала, что переживал он в ту минуту, как и вообще по жизни. Теперь она не знала ничего.
– Я так хочу тебе верить, папа, – прошептала она, надеясь, что он не услышит.
Но он услышал – и протянул к ней снова свои руки.
– Вылечи Лину, пожалуйста, – протянула она дрожащим от слёз голосом и развернулась к лестнице.
Незримая стена не давала ей даже приблизиться к отцу, всё тело сковывало от одной этой мысли.
Надо было сосредоточиться на Лине. Джей могла сомневаться в себе, постоянно спорить с голосом внутри, не иметь своего предназначения… но Лина – она настоящая, как и Мартин. И сестре нужна её помощь. Теперь – как никогда раньше. Возможно, в этом и есть её сила: в защите сестры – по крайней мере, сейчас.
И она не собиралась от неё отказываться.
Лесные истории. Коробка в траве
В лесном поселении Го-терн жил один прекрасный мужчина. Звали его Закери. Почему прекрасный? Да потому что без его лечебных рук, знаний и опыта Го-терн бы долго не продержался: он был единственным и исключительно талантливым лекарем. И только смерть была ему достойным противником, почти все остальные недуги он останавливал легко, словно рождён был именно для этого.
Наконец, когда он достиг преклонного возраста и отдал Го-терну многие силы и собственное здоровье, он начал набирать учеников. В поселении образовался целый класс из двадцати умных юношей и девушек, которые хотели спасать людей и были от Закери без ума.
Целыми днями он работал: лечил всех – от малышей до стариков, без устали записывал свои наблюдения, а по вечерам собирал детей на крыльце своего дома и учил, учил, учил, пока все не валились от усталости.
Но не успел пройти даже год обучения, как Закери исчез. Ночью он сидел вместе с родными за костром – а утром его уже нигде не было. Остались безутешная жена, безутешные дети, но более того – целое поселение без целителя, без лечебного дара и надежды на долгую здоровую жизнь.
Из соседнего села срочно выехал лекарь, и его даже уговорили остаться, но в течение первых же месяцев после исчезновения Закери жители поняли, что жизнь их никогда уже не будет прежней. Новый лекарь не был плохим, но до Закери ему было далеко. Дети по-прежнему болели и умирали, а взрослые подолгу страдали от болей и тяжёлой усталости. Ученики не успели выучиться и сами не знали, что делать. Так жизнь в Го-терне стала хуже и тоскливее, а маленькое местное кладбище начало разрастаться.
Что же случилось с Закери?
Той самой ночью ему не спалось, и он вышел подышать свежим воздухом. Немного пройдясь, он наткнулся ногой на большую деревянную коробку, оставленную кем-то в лесной траве. Если бы он шёл хоть немного левее – ни за что бы её не нашёл, и жизнь в Го-терне осталась бы такой же спокойной и здоровой. Но он ударился о неё и попытался взять в руки – коробка не слушалась.
Закери стало интересно, и он опустился на корточки, пытаясь понять на ощупь, как устроена эта коробка. Снял крышку. Заглянул в черноту коробки – и неведомая сила затянула его прямо внутрь, и пронесла по воздуху, и он потерял сознание.
Очнувшись, он нашёл себя в лесу, рядом с коробкой; и всё бы ничего, но мир, в который он попал, оказался совсем иным. Он переместился в другое место! И мир этот оказался настолько сказочным и беззаботным, что Закери и не подумал дотянуться до коробки, попробовать вернуться назад.
Знание о том, что такого было в том мире, давно утеряно. Но если это заставило Закери пускай и на время, но забыть о своих родных, о детях-учениках, обо всём поселении, что на него рассчитывало в своих трудностях… значит, мир поистине был удивительным.
А когда он вспомнил (если вообще вспомнил), что существовал мир и за пределами коробки, было уже слишком поздно. Коробка исчезла, а вместе с ней – и шанс на спасение.
Так и продолжилась жизнь в осиротевшем Го-терне.
А некоторые дети, бывшие его ученики, иногда просыпались утром и начинали кричать на весь дом. Когда испуганные родители прибегали к их кроватям и спрашивали, в чём же дело, дети утверждали, что видели во сне маленького Закери. Он сузился до размеров ребёнка и гулял по невообразимо красивым полям, прыгая и хохоча.
Свеча
За три месяца до
Этот день должен был быть серым и грустным. Должен был идти дождь, и Крейны бы шли по размокшей грязной земле, печально смотря себе под ноги.
Но кладбищенскую землю ярко освещало солнце.
Вокруг одиноко восставали из земли таблички с накренившимися деревянными балками, истерзанные дождём, ветрами, временем.
– Она была такой скрытной. Я никогда не знала, что у неё на душе, каким ребёнком она росла. Она так мало с нами разговаривала, – задумчиво протянула Лина, возвышаясь над Джей в маленьком чёрном платье.
Его кружевная ткань легонько развевались на ветру. Джей смотрела на камень, к которому отец прикрепил большую железную табличку.
«Ариана Крейн. Любящая мать и бабушка. Мы навсегда запомним твой вклад в нашу семью и будем растить наше дело в память о тебе».
Эта надпись вызывала у неё противный зуд неправильности. Словно… Словно бабушка должна была быть чем-то большим, чем просто «вклад в семью».
– Я даже не могу сказать, каким человеком она была, – продолжала Лина. – Она работала. Всю свою жизнь безостановочно работала. Ну, так говорил отец. Изобретала рецепты. Путешествовала по стране, родила нашего папу… и тогда решила осесть в одном месте. Сама построила