Читать интересную книгу Происхождение всех вещей - Элизабет Гилберт

«Я когда-нибудь рассказывал тебе про Цейлон?» — спрашивал он, и она позволяла ему говорить, пока он не засыпал. Порой и она засыпала под звуки его голоса. Наступал рассвет, освещавший своими лучами старика и его беловолосую дочь, уснувших прямо в креслах, не успев закончить партию в нарды. Потом Альма поднималась и прибиралась в комнате. Звала Ханнеке и дворецкого, чтобы те помогли отвести отца в постель. И бежала завтракать, а после шла или в кабинет в каретном флигеле, или к своей россыпи замшелых валунов, где снова могла сосредоточиться на своей работе.

Так продолжалось уже более двадцати пяти лет. И она думала, так будет всегда. Жизнь Альмы Уиттакер не была несчастной. Ничуть.

* * *

Другим, однако, повезло меньше.

Скажем, старый друг Альмы, Джордж Хоукс, издатель трудов по ботанике, не обрел счастья в своем браке с Реттой Сноу. Не была счастлива и Ретта. Альма знала об этом, но это ее не утешало и не радовало. Другая на ее месте злорадствовала бы, упиваясь своего рода мрачной местью за свое разбитое сердце, но Альма была не из тех, кому приносят удовлетворение чужие страдания. Более того, она больше не любила Джорджа Хоукса (этот огонь погас уже много лет назад), но лишь жалела. Он был доброй душой и всегда оставался ей верным другом, но редко кому так не везло с выбором спутницы жизни.

Поначалу казалось, что взбалмошная и неугомонная невеста Джорджа Хоукса внушает ему лишь оторопь, но со временем Ретта стала все более открыто его раздражать. В первые годы после свадьбы Джордж и Ретта иногда ужинали в «Белых акрах», но вскоре Альма стала замечать, что Джордж мрачнеет и съеживается, стоит Ретте заговорить, как будто заранее боится того, что она скажет. Наконец он вовсе перестал открывать рот за столом — казалось, надеялся, что тогда и его жена умолкнет. Но если он этого добивался, его маневр не срабатывал. Рядом с тихоней мужем Ретта все больше начинала нервничать и оттого болтала еще более неутомимо, а это, в свою очередь, повергало ее супруга в еще более решительное молчание.

Еще с годами у Ретты появилась довольно странная привычка говорить, из-за чего Альме было на нее больно смотреть. Когда она говорила, ее пальцы беспомощно порхали у губ, словно она пыталась поймать слова, вылетавшие из ее рта, остановить их или даже засунуть обратно. Временами Ретте действительно удавалось остановиться посреди очередной фразы, не закончив высказывать ту или иную безумную мысль, и тогда она прижимала пальцы к губам, чтобы слова перестали литься наружу. Но лицезреть этот триумф было еще тяжелее, ведь последнее нелепое, незавершенное предложение так неловко повисало в воздухе, а Ретта в ужасе смотрела на своего безмолвного мужа, расширив сиявшие раскаянием глаза.

После ряда подобных неприятных случаев мистер и миссис Хоукс перестали посещать ужины. Теперь Альма видела их лишь у них дома, приезжая в Филадельфию, чтобы обсудить с Джорджем вопросы публикации своих работ.

Замужество оказалось не к лицу миссис Ретте Сноу Хоукс. Она попросту была не создана для замужества. По правде говоря, она была не создана для взрослой жизни. У взрослых было слишком много ограничений, и от нее ждали больше серьезности. Ретта была уже не глупенькой девочкой, свободно колесившей по городу в своей маленькой двуколке. Теперь она стала женой одного из самых почитаемых издателей Филадельфии и должна была вести себя соответственно. После замужества ей уже не подобало одной появляться в театре. (Вообще-то, ей это и до замужества не подобало, но тогда ей никто не запрещал.) Джордж Хоукс театр не любил, вот Ретте и незачем было теперь туда ходить. Джордж также требовал, чтобы жена посещала церковь, причем несколько раз в неделю. Там Ретта, как ребенок, маялась от скуки. Кроме того, после свадьбы ей уже не приличествовало так ярко одеваться или петь песенки, когда захочется. Точнее, петь песенки она могла, и даже запевала иногда, вот только выглядело это как-то неправильно и выводило мужа из себя.

Что касается материнства, то Ретта не справилась и с этой обязанностью. Сразу после свадьбы, в 1822 году, в доме Хоуксов объявили о беременности, и немедленно беременность закончилась выкидышем. На следующий год Хоуксы потеряли еще одного ребенка, а через год и третьего. С тех пор это повторялось каждые пару лет. Когда это случилось в пятый или шестой раз, Ретта отказалась выходить из комнаты, охваченная самым безутешным отчаянием. Поговаривали, что ее плач был слышен соседям через улицу. Джордж Хоукс понятия не имел, что делать с этой отчаявшейся женщиной; безумие жены мешало ему работать по несколько дней кряду. Наконец он отправил письмо в «Белые акры», умоляя Альму явиться на Арч-стрит и побыть со старой подругой, которую, казалось, не может утешить ничто.

Когда Альма приехала, Ретта уже спала, сунув в рот большой палец; ее прекрасные волосы разметались по подушке и были похожи на голые черные ветви дерева на фоне бледного зимнего неба. Джордж объяснил, что из аптеки прислали настойку опия, она и помогла.

— Только молю тебя, Джордж, не увлекайся, — предупредила Альма. — У Ретты необычайно чувствительный душевный склад, и слишком много опия ей повредит. Я знаю, что порой она кажется нелепой и даже жалкой. Но насколько я знаю Ретту, ей нужны лишь терпение и любовь, чтобы вновь обрести счастье. Если бы ты немного подождал…

— Прости, что побеспокоил тебя, — проговорил Джордж.

— Не стоит извиняться, — отвечала Альма. — Ты всегда можешь ко мне обратиться, как и Ретта.

Альме хотелось добавить что-то еще, но что? Ей и так казалось, что она высказалась слишком откровенно, а возможно, и намекнула на то, что он плохой муж. Джордж выглядел усталым.

— Я твой друг, Джордж, — сказала она и коснулась его плеча. — Пользуйся этим. Зови меня, когда хочешь.

Так он и сделал. Он позвал ее в 1826 году, когда Ретта отрезала себе волосы. В 1835-м, когда Ретта исчезла на три дня и обнаружилась в Фиштауне, где спала вповалку с уличными ребятишками. И в 1842-м, когда Ретта напала на служанку с закроечными ножницами, утверждая, что перед ней привидение. Служанка не получила тяжких увечий, но больше Ретте еду никто не приносил. Джордж снова позвал ее в 1846 году, когда Ретта начала целыми днями писать длинные неразборчивые письма — больше слезами, чем чернилами.

Джордж не знал, что делать в таких ситуациях. Они были помехой его работе и мыслям. Теперь он издавал более сотни книг в год, а также ряд научных журналов и новый дорогой альманах «Ин-октаво[32] экзотической флоры», распространявшийся только по подписке (он выходил четыре раза в год и содержал большие литографии высшего качества, выполненные вручную). Все эти дела требовали его полного внимания. У него не было времени на истерики жены.

У Альмы тоже не было времени, но она все же приезжала. Иногда, когда дела были совсем плохи, даже проводила с Реттой ночь и спала с ней не где-нибудь, а на брачном ложе Хоуксов, обняв дрожащую подругу; Джордж же ночевал на лежанке в соседнем здании типографии. У Альмы сложилось впечатление, что в последнее время он всегда там ночует.

— Будешь ли ты по-прежнему любить меня, будешь ли добра ко мне, если я стану самим дьяволом во плоти? — спросила как-то Ретта Альму, проснувшись среди ночи.

— Я буду любить тебя всегда, — заверила Альма единственную подругу, которая у нее была в жизни. — И ты никогда не сможешь стать дьяволом, Ретта. Тебе просто нужно отдохнуть и не тревожить себя и других такими мыслями.

По утрам после таких происшествий они втроем завтракали в гостиной у Хоуксов. Это всегда было неловко. Джордж и в более счастливых обстоятельствах был неразговорчив, а Ретта, в зависимости от того, сколько опия ей дали накануне, пребывала во взбудораженном или заторможенном состоянии. Иногда она жевала какую-нибудь тряпку, и никто не мог ее у нее отнять. Альма подыскивала тему разговора, которая подошла бы всем троим, но таких тем попросту не существовало. Их никогда не существовало. Они с Реттой могли болтать о пустяках, с Джорджем — рассуждать о ботанике, но о чем говорить с ними обоими — это так и осталось для нее загадкой.

* * *

А потом, в апреле 1848 года, Джордж Хоукс снова вызвал Альму. Она работала за своим столом, увлеченно атакуя загадочный, плохо сохранившийся экземпляр Dicranum condensatum, недавно присланный коллекционером-любителем из Миннесоты, и тут верхом прибыл тощий юноша со срочным посланием: немедленное присутствие мисс Уиттакер требуется в доме Хоуксов на Арч-стрит. Произошел несчастный случай.

— Что случилось? — спросила Альма, встревоженно оторвавшись от работы.

— Пожар! — отвечал юноша. Ему сложно было сдержать свой восторг. Мальчишки обожали пожары.

— О господи! Кто-нибудь пострадал?

— Нет, мэм, — явно разочарованно протянул юноша.