надежды, ненависть, кровь, слезы и — мода. Земли хотел каждый, кто имел какую-то возможность ее обрабатывать. Земли добивались и те, кто возделывать ее не умел и даже не собирался. Земли домогались чиновники, офицеры, спекулянты, художники и писатели. Раз все берут, так почему бы не взять? Стадный закон действовал и здесь.
Но Петерис рвался к земле совсем по другой причине. С годами поблекла мечта о цирке. Петерис, правда, продолжал бороться, показывать свою силу, что было приятно и даже выгодно, но стать профессиональным борцом уже не стремился. Чтобы жить, ему нужна была твердая почва под ногами. А он еще с детства привык считать землю главным мерилом ценностей. Когда Рийкурис сказал: «Оставайся, со временем будешь водить корабли», Петерис ответил: «Я так не привык».
Землю давали даже писарям и портным, но не Петерису. Окажись теперь Степинь под рукой, Петерис показал бы ему где раки зимуют, но, к счастью, он бывшего друга никогда больше не встречал. Всюду, куда бы Петерис, выйдя из тюрьмы, ни обращался, в землеустроительный комитет его волости или соседней, ему отказывали. Тем временем землю всю поделили, выделять стало нечего, даже если бы хотели.
С горечью в сердце Петерис батрачил у хозяина, но с мыслью о собственной земле не расставался. Он упрямо копил рубль за рублем, позже лат за латом, чтобы со временем обзавестись инвентарем, арендовать или даже приобрести небольшой земельный участок. Пренебрегая друзьями, утехами молодости, думая только о главной цели.
И тогда в жизнь Петериса вошла Алиса, лишив его привычной рассудительности. Но неожиданно открылось, что у Алисы есть деньги, по крайней мере когда-нибудь будут, и Петерис почувствовал, что-наконец судьба вознаградит его. Он не понимал, почему Алиса не хочет выйти за него замуж, но когда это, странным образом, все-таки произошло, он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Сразу после свадьбы Петерис Виксна перешел жить к Курситисам. Дом садовника на две семьи не был рассчитан, и новобрачные устроились на кухне, на Эрнестининой кровати, которая была пошире, а Курситисы остались в комнате — Эрнестина взяла себе узкую кроватку Алисы. Новый костюм Петериса запихнули в шкаф Курситисов, а рабочую одежду и трость повесили в сенях.
Петерис нанялся на лесные работы заготавливать шпалы. Весною он собирался пойти на строительство Глудско-Лиепайской железной дороги, где, как говорили, можно было заработать около десяти латов в день. Накопив денег, Петерис собирался купить немного землицы да еще втайне надеялся на Алисино наследство. Курситисы хоть и выслушивали планы Петериса, но в их обсуждении не участвовали. Единственным утешением для них было то, что Петерис дома появлялся лишь по воскресеньям, и так предполагалось, по крайней мере, еще года два-три. На лесных работах быстро рвались носки и варежки, изнашивалась одежда. Алиса связала мужу по три пары носков и варежек, принялась за теплую фуфайку и попросила мать сшить Петерису рабочую куртку.
— Значит, мне и на него шить?
— На отца-то шьешь.
— На отца — это другое дело.
Наконец Эрнестина дала себя уговорить. Петерис, раскорячив ноги, твердо встал посреди комнаты, и теща, впервые касаясь фигуры зятя, измерила грудь, живот, крепкую шею и мускулистые руки.
Через неделю заказ был готов.
— Не узко ли? — усомнился Петерис.
Эрнестина поджала губы.
— Надень! — велела Алиса.
Петерис надел синюю, без подкладки куртку и застегнулся.
— Я ведь говорил! Под мышками жмет!
Алиса подошла посмотреть.
— Ничего не жмет.
— Что я, сам не чувствую?
Петерис согнул в локте руку, мышцы округлились, на рукав набежали морщины. Затем он согнул и вторую руку, поднял локти в уровень плеч, сделал рывок. С треском лопнули швы, отлетело несколько пуговиц. Петерис и сам удивился, он не хотел рвать новую одежу.
— Куда мне такое? В такой куртке только гулять, а не работать, — смущенно усмехнулся Петерис.
Эрнестина, не проронив ни слова, вышла из комнаты.
— Не надо было так! — огорченно воскликнула Алиса.
— Да разве я нарочно! Когда шьют так!
С чувством неловкости и обиды Петерис швырнул испорченную одежу на стул.
Эрнестина, находясь на кухне, все слышала и к несчастной куртке больше не прикоснулась. Позже использовала ее на тряпки.
После этого случая Алиса по-настоящему поняла, как обременила родителей, приведя к ним Петериса; она с отчаянием сознавала, что впредь ничего лучшего ждать не придется, что недоразумения неизбежны, и однажды вечером, когда муж пришел домой, сказала ему:
— Нам надо отделиться от родителей.
— Куда же ты так сразу побежишь? Она говорила что-нибудь?
— Кто? Мама?
— А кто же еще?
— Нет.
Петерис помолчал, потом сказал:
— Мне-то что? Я тут почти не бываю. А если ты из-за себя, так ведь больше денег уйдет.
Алиса и сама не решалась отделиться от родителей, остаться с Петерисом наедине. Почему, этого она себе толком объяснить не могла.
Но вот спустя месяц все неожиданно уладилось само собой.
Алиса пошла в лавку за керосином и селедкой.
— Как поживает молодая женушка? — спросил Дронис.
— Спасибо, хорошо.
— Только личико как будто осунулось, погрустнело.
Алиса растерялась. Этот улыбающийся, приветливый человек уж больно проницателен.
— Нам мама уже говорила, — выразительно вздохнула госпожа Дронис.
— Было бы лучше, если бы мы жили врозь, — сказала Алиса, видя, что нет смысла что-то скрывать.
Супруги переглянулись, затем Дронис наклонился поближе к Алисе и спросил:
— Вы хотели бы жить отдельно, своим домом?
Алиса не знала, что ответить.
Лавочник снова переглянулся с женой.
— Зайдите к нам в воскресенье с мужем. Потолкуем.
Между тем Дронисы уже заранее обговорили все с Эрнестиной и Густавом.
Дронису принадлежало новое хозяйство, которое он сам не вел, а сдавал в