— Привет, Нэнси, — сказал он.
Шок, подобно пощечине, привел ее в чувство. Она поймала холодный взгляд и, изумленная, проговорила:
— О Боже мой!
Это был Эдвард Рекалвер.
Эдвард без бороды в модной одежде!
Он выглядел помолодевшим лет на десять. Нэнси пришло на ум сравнение с деревом, с которого соскоблили старую кору.
Это потрясало.
Нэнси была настолько поражена и ошарашена, что сочла его сексуальным — и это Эдварда, надо же…
— Да, это в самом деле я, — сказал он и улыбнулся своей обычной кривой улыбкой. Он носил бороду с тех пор, как вышел в отставку. До этого у него были густые усы. Впервые в жизни Нэнси видела его с незаросшим лицом.
Она замерла:
— Что с тобой произошло?
— Я обрел разум и побрился, — сказал он. — Так-то вот. Ты одобряешь?
— Несомненно, — сказала Нэнси, нежно глядя на него. — Ты выглядишь на тысячу лет моложе. Как будто сделал европейский ремонт.
Эдвард рассмеялся, услышав ее высказывание.
— Проказница, сказал бы твой отец. Руфа дома?
Нэнси вспомнила, что должна была злиться на него, но проявление злости получилось неубедительным.
— Если ты пришел, чтобы снова наехать на нее, тебе не повезло.
Он содрогнулся от обиды, но голос был мягким:
— Нэнси, я очень сожалею о том случае. Поэтому и пришел.
— Ты шутишь, — сказала Нэнси. — Ты никогда не извиняешься.
— Видимо, я изменился, — отрезал он и тяжело вздохнул. — То, что наговорила Руфа, просто невероятно. Но то, что сказал я, непростительно. — Он окинул Нэнси проницательным взглядом. — Я понятно выражаюсь?
— Абсолютно понятно, — сказала Нэнси, подумав о том, что, когда Эдвард выражается спокойно, в нем есть что-то приятное. Она привыкла, что после смерти Настоящего Мужчины по отношению к ним он всегда проявлял свой назидательный талант. Но это могло быть признаком скорби, как и зацикленность Руфы на спасении Мелизмейта, как и ее стремление к любовным интрижкам, как тоска Лидии по Рэну и как страсть Селены к чтению. Эдвард реагировал на горе, подобно любой из них. Это было невероятно. Нэнси подумала, что все они разучились вести себя нормально.
— Не опасайся по поводу того, что я дам тебе очередную затрещину, — заверила она его. — Я солгала бы, если бы сказала, что Ру не была удручена. Но это лишь потому, что ты попал в цель.
Он был тронут.
— Я, наверное, сошел с ума, что проявляю к ней такую заботу?
— Не сошел. Со мной то же самое. — Нэнси шире распахнула дверь. Она не могла позволить ему уйти. — Входи. Выпьешь чаю?
— Спасибо. С удовольствием. — Казалось, он освободился от тяжести груза.
«Какого же приема ожидал он?» — подумала Нэнси.
Вслед за ней он направился в кухню. Нэнси заметила, что он с интересом осматривается, видит общее обветшание, но искренне старается не судить строго. Невероятно! И как он нашел в себе силы выслушать Руфу? В детали Нэнси не была посвящена.
— Присаживайся, — сказала она. — Не желаешь перекусить?
— Нет, спасибо! — Он осторожно опустился на стул.
— В таком случае извини меня, я займусь тостами с сыром, — сказала Нэнси. — Через минуту мне идти на работу.
— Ты работаешь?
— Разве мама тебе не говорила?
— По правде говоря, — сказал Эдвард, — я не показывался в Мелизмейте с тех пор, как мы с Руфой… с тех пор, как я был здесь в последний раз.
— А… — Нэнси терла сыр, не зная, что сказать. Эдвард был неотъемлемой частью Мелизмейта. Роза жаловалась на его вмешательство, но ни в коем случае не хотела, чтобы его не было. Она слишком во многом полагалась на него. Как и все они. — Ру, правда, возникла против тебя?
— Я, конечно, пришел сюда не для того, чтобы обвинять ее, — сказал он, начиная злиться. — Если она и «возникла против меня», как ты говоришь, я это заслужил.
Нэнси знала, что сказал бы Настоящий Мужчина, и решилась сделать это сама.
— Послушай, Эдвард, не заходи слишком далеко. У меня нет времени разбираться в той куче обвинений, которые ты тут собираешься нагромоздить. Иначе я не успею выпить чай.
Она заметила его минутное замешательство, после чего он расслабился и рассмеялся.
— О'кей. Расскажи мне о своей работе.
— Ну, как я уже говорила, для опытной барменши всегда найдется хорошая вакансия.
Заметив, что Эдвард искренне заинтересовался, Нэнси рассказала ему о баре «Форбс энд Ганнинг». Она не могла не приукрасить историю, как это сделал бы Настоящий Мужчина, и с блеском изобразила своего босса. Эдвард наградил ее смехом — он всегда с удовольствием слушал рассказы Настоящего Мужчины. Нэнси знала, что он нуждается в умении Настоящего Мужчины превращать жизнь в «мыльную оперу» так же, как Линнет, да и Руфа, нуждались в саге о Братьях Рессани. Она тяжело воспринимала отсутствие Настоящего Мужчины, и пустота, оставленная им после себя, кровоточила, как открытая рана.
Когда Нэнси наконец уселась, поставив на стол чашку чая и тарелку тостов с сыром, от которой шел пар, Эдвард, сделав над собой усилие, спросил:
— Я сильно расстроил Ру, да?
— Она была опустошена. Когда я пришла, она рыдала. Ты же знаешь, она всегда хотела, чтобы взрослые одобряли ее поступки.
— Да… Думаешь, она позволит мне увидеться с ней, чтобы я смог высказать сожаление по поводу случившегося?
— Конечно, позволит, — сказала Нэнси. — Ей не впервые прощать тебя.
— А она скоро вернется? Я хочу сказать, я не помешаю, если подожду ее?
Нэнси сочла, что его неожиданная чувствительность заслуживает вознаграждения, и к тому же ей до смерти хотелось услышать реакцию Руфы на его перевоплощение.
— Она у Берри. Его девушка собирается устроить обед, а Ру готовит. Пембертон Виллас, 8б, рядом с Фулем-роуд.
— А она не будет против моего появления?
Нэнси понимала, что будет. На обед к Полли был приглашен Адриан, а на следующий уик-энд запланирована краткосрочная поездка в Париж. Руфа не хотела бы, чтобы на этом решающем этапе вдруг появился Эдвард. Да хрен с ним, подумала вдруг она: это могло стать спасением для ее серьезной, легко ранимой сестры.
— Ну и пусть будет против. Может, тебе удастся расстроить ее брак с Адрианом.
Так впервые Эдвард услышал имя «жениха» Руфы. Он подозрительно сощурился.
— С кем?
«Пришло время, — решила Нэнси, — рассказать ему всю правду без малейшего налета хитрости, характерной для семейства Хейсти».
— Его зовут Адриан Мекленберг. Он до неприличия богат, стар и холоден, как сосулька. Она не должна выходить за него, Эдвард. Она не испытывает к нему никаких чувств, хотя и пытается внушить себе, что испытывает. Ты же знаешь ее. Знаешь о ее способностях делать себя несчастной.