Его губы оказались холодными. Руфа была неподвижна, желая расслабиться. После начального шока она почувствовала, что может легко вынести испытание. Это было вполне терпимо.
В какой-то безумный момент ей захотелось смеяться. Помимо полового акта, который, как теперь стало ясно, вряд ли будет неприятным, существовало огромное облегчение, связанное со спасением Мелизмейта.
* * *
— Не делай этого, дорогая, прошу тебя, не делай! Он запрет тебя в клетку, и ты не увидишь больше дневного света!
Обернув себя розовым полотенцем и распустив мокрые рыжие волосы, Нэнси кинулась на кровать Руфы.
— Слезь с моего платья, — отпарировала Руфа. — Что на тебя нашло? Этот уик-энд в Париже — все, к чему мы стремимся. Я уверена, что Адриан собирается сделать мне предложение.
— Но ты же не любишь его!
— Нэнси, я не хочу возобновлять этот разговор. Мне он нравится, и этого достаточно. Ты же не любишь Берри.
— Берри совсем другой, — сказала Нэнси. — И я тоже. Прошу тебя, Ру, послушай меня: образумься, пока не поздно! Ты не сможешь контролировать ситуацию.
Руфа вытянула подол своего шифонового платья из-под Нэнси.
— Я знаю, что делаю. Возможно, я не люблю Адриана. Но я и не пригодна для необузданных страстей.
Нэнси тяжело вздохнула:
— Очень даже пригодна. В тот момент, когда ты встретишь того, кто тебе действительно понравится, ты лишишься рассудка.
— Я слишком благоразумна, чтобы сделать нечто подобное, — сказала Руфа. — У каждого из нас есть своя мера контроля над эмоциями. Я понимаю, что потеряла ее с Джонатаном, но это произошло много лет назад, и было не чем иным, как издержками молодости. Адриан понимает меня. У нас одинаковые вкусы. Он может придать мне определенную уверенность в себе, к чему я всегда стремилась, и уже намекнул, что понимает, что я иду в одной связке с Мелизмейтом. Он превратит его в великолепнейший в мире дом. Это отнюдь не будет жертвой.
— Ахинея! — отрезала Нэнси. — Ты стремишься убедить себя в этом. Ты полна решимости воспользоваться такой благоприятной ситуацией.
Руфа вынула булавку из волос. Как и говорил Рошан, тяжелый пучок темно-рыжих волос рассыпался по ее жемчужным плечам.
— Я отнюдь не насилую его чувств, если ты это имеешь в виду.
— Мне плевать на его чувства, — раздраженно фыркнула Нэнси.
— Да тебе на всех плевать. Когда я выйду за Адриана, то перестанешь мешать жить бедняге Берри.
— Он должен быть мне благодарен. Ты проявляешь щепетильность, потому что решила подружиться с этой сучкой Полли.
— Кстати, она не сучка.
— Для тебя нет. Она смотрит на меня так, как будто считает, что я и в подметки ей не гожусь.
Руфа не собиралась втягиваться в спор из-за Полли.
— Послушай, что же получается? Игра почти закончена, думаю, ты рада этому.
— Адриан — старик и к тому же неисправимый эгоист. Ты прекрасно понимаешь, что будешь с ним несчастна.
— Я в состоянии сама позаботиться о себе.
Руфа уселась перед плохо освещенным зеркалом и стала с помощью ваты стирать тушь с ресниц.
Нэнси спрыгнула с кровати.
— Ру, послушай меня. Забудь о своем обычном аргументе, что Берри — человек чести. Предположим, я получу от него предложение, а он согласится позаботиться о Мелизмейте и всем, связанным с ним. Ты все равно пойдешь за Адриана? Будет это иметь значение?
— Очевидно. Но Берри никогда не сделает предложения, так о чем же спорить?
— Это я и хотела узнать.
Глава тринадцатая
— Я слышал, вы немного повздорили вчера вечером, — сказал Макс. — Неужели знаменитая Брачная игра столкнулась с трудностями?
Он прислонился к полкам в кухне Уэнди, держа в руках кружку чая и с неприкрытым восхищением глядел на оголившиеся ноги Нэнси, которая нагнулась к стиральной машине.
Она захлопнула дверцу и распрямилась, откинув назад свои длинные волосы.
— Единственная трудность заключается в том, что все идет слишком хорошо. Если я не сумею подсуетиться, Руфа пойдет на заключение ужасного брака.
— Не нужно пытаться остановить ее, — сказал Макс. — Пусть ошибается сама. Она всегда сможет развестись с ним, когда растратит все его деньги.
Нэнси улыбнулась.
— Так бы поступил ты, верно?
— Разумеется.
— Я не думаю, дорогой, что развод — радостное событие. Только представь себе, как тяжело Руфа перенесет это.
— Действительно. Избави нас Бог от серьезных типов. — Веселые, темные шаловливые глаза Макса медленно осматривали ее с головы до ног. — Как получилось, что вы такие разные?
Он мог говорить Нэнси что угодно, но это означало одно и то же. Каждая реплика, какой бы безобидной она ни была, являлась приглашением войти в распахнутую дверь. Нэнси чувствовала исходящие от него волны сексуальности и удивлялась своей стойкости. Он очень нравился ей. Иногда, лежа ночью на своей односпальной кровати, она злилась на Руфу и злосчастную Брачную игру. Но до сих пор ей все-таки удавалось уклоняться от ухаживаний Макса, не отпугивая его раз и навсегда.
Она улыбнулась, потупив взор.
— У нас больше общего, чем это кажется.
Это должно было означать: я тоже чту нравы, хотя на первый взгляд выгляжу легкомысленной, и меня не так-то просто заманить в ловушку.
Вот уж потеря так потеря, с сожалением думала Нэнси, тайком поглядывая на Макса. Впервые в жизни ей приходилось сдерживаться от любовных утех, да еще когда она их так ожидала!
На какое-то мгновение ей пришла в голову мысль последовать за Максом в его комнату и сказать, что она без ума от него. Совсем не обязательно, что и он без ума от нее. Согласно моральному кодексу Нэнси, истинная любовь к мужчине — это возвышенная страсть, а не просто траханье. Нэнси не одобряла простого траханья. Секс должен проистекать от любви, секс без любви аморален!
В этом состояла суть ее неприятия Адриана. Когда она дала согласие на Брачную игру, то исходила из того, что любовь возникнет сама собой, как только для этого будут заложены основы. Возможно, она была наивна, но ее всерьез беспокоило полное отсутствие любви между Адрианом и сестрой. И ее пугала мысль о том, что Руфа находится в руках этого бесчувственного человека.
«Ру — такая упрямая, — размышляла Нэнси, — она утверждает, что может жить без любви, хотя на самом деле изнывает от желания быть любимой».
Раздался звонок в дверь. Нэнси пошла открывать. У входа стоял смутно знакомый мужчина, высокий и худощавый, лет сорока с небольшим, с густыми темно-серыми волосами и гладким, выбритым лицом. Его костюм был слишком элегантен для Тафнел-парка в будничный день. И он был ослепительно красив.