Вдруг послышался конский топот. В десяти шагах от себя я увидал семь всадников во главе с начальником Дартмурской тюрьмы. Начальник, кисло улыбаясь, произнес:
— Итак, полковник, мы все-таки увидались с вами.
Это была не особенно приятная для меня встреча. Но, тем не менее, я спокойно вынул из кармана письмо, подал его начальнику с любезным поклоном и сказал:
— Крайне печально, сэр, но мне пришлось задержать адресованную на ваше имя корреспонденцию.
Начальник дал знак тюремщикам, чтобы они меня арестовали, и стал читать письмо. Лицо его приняло странное выражение.
— По всей вероятности, это то самое письмо, которое было потеряно сэром Чарльзом Мередитом, — сказал он.
— Да, оно было в кармане его пальто.
— И вы носили его с собой два дня?
— Да, я получил это письмо третьего дня вечером.
— Вы не читали письма?
Я вежливо указал начальнику, что порядочные люди не должны задавать друг другу таких вопросов.
К моему удивлению, начальник тюрьмы разразился громким смехом. Хохотал он до слез.
— Слушайте, полковник, — произнес он, наконец, отирая слезы, — вы наделали понапрасну хлопот и себе и нам; позвольте вам прочитать письмо, которое вы носили с собой два дня.
И начальник тюрьмы прочитал мне следующее:
«По получении сего вам предписывается освободить полковника Этьена Жерара из Третьего гусарского полка, который обменен на полковника Мэзона из конной артиллерии, находившегося в плену в Вердене».
Прочтя это письмо, он снова рассмеялся. Засмеялись и тюремщики, и двое бойцов, вышедших из домика и слушавших чтение. Это всеобщее веселье заразительно подействовало и на меня, и, как подобает добродушному солдату, я прислонился к двери и стал тоже хохотать. Так кончились мои злоключения в английской тюрьме.
VII. СОСТЯЗАНИЕ С РАЗБОЙНИЧЬИМ МАРШАЛОМ МИЛЬФЛЕРОМ
Офицеры и солдаты не очень долюбливали Массену[7], потому что он был скряга, а в войсках любят только щедрых вождей. Но его искусство в военном деле и храбрость были всем известны. Одинаково трудно было заставить Массену расстаться и с его шкатулкой и с боевыми позициями.
Однажды Массена вызвал меня к себе. У Массены я всегда считался любимцем; ни одного офицера он не ставил так высоко, как меня. Хорошие генералы прежнего времени умели отличать достойных и воздавать должное хорошему воину.
Увидя меня, Массена улыбнулся.
— Добрый день, полковник Жерар.
— Добрый день, маршал.
— Ну, как поживает Третий гусарский полк?
— Третий гусарский полк, маршал, представляет собой, как и всегда, семь сотен несравненных солдат на семистах несравненных лошадях.
— А ваши раны зажили?
— Мои раны никогда не заживают, маршал.
— Почему?
— Потому что я всегда получаю новые.
Массена засмеялся, при чем все его лицо покрылось мелкими морщинами.
— Я не хотел посылать вас, полковник, в бой именно потому, что вы были ранены.
— Очень обидно.
— Ну, ну! не огорчайтесь. С тех пор, как англичане занимают эти проклятые позиции при Торрес-Ведрас, настоящего дела никто не имел. Вы немного потеряли, попав в Дартмурскую тюрьму. Теперь другое дело: вам придется поработать.
— Мы наступаем, значит?
— Нет, отступаем.
Я страшно огорчился. Как?! Стало-быть, мы уступаем этой собаке — Веллингтону, который не был тронут моими словами и отправил меня в свое туманное отечество? При одной этой мысли я готов был заплакать.
— Я вызвал вас, — продолжал Массена, — для того, чтобы поручить вам руководство очень важной и своеобразной экспедицией.
При этом маршал развернул большую карту.
— Вот это Сантарем, — произнес он, тыча пальцем в карту.
Я утвердительно кивнул головою.
— А вот здесь, в двадцати пяти милях к востоку, находится Альменхаль, известный своими виноградниками и громадным аббатством.
Я снова кивнул головой в знак согласия.
— Вы слышали что-нибудь о маршале Мильфлере? — спросил Массена.
— Я служил под начальством всех маршалов, но о таком никогда не слыхивал, — ответил я.
— О! «маршал Мильфлер» — это один англичанин, хорошо образованный. Держит он себя изысканно-вежливо. Поэтому-то ему и дали такое прозвище[8]. Я хочу, чтобы вы с'ездили к этому англичанину в Альменхаль.
— Слушаю, маршал.
— Вы должны повесить этого маршала