пути меня мучил сильный голод. Вследствие этого, я принялся за небольшую предварительную разведку; я решил войти прямо в дом, предложить его обитателям сдаться, а затем взять все, что мне нужно. Во всяком случае, цыпленка и яичницу я здесь раздобуду.
При одной мысли об еде у меня слюнки потекли.
Лежа в траве, я старался узнать, кто здесь живет. Вдруг на крыльцо вышел маленький человек. Его сопровождал другой, постарше. Последний нес две увесистые дубины, которые он вручил своему молодому товарищу. Тот стал то поднимать эти дубины вверх, то опускать их. Человек постарше стоял рядом и, повидимому, наблюдал за действиями товарища с необычайным вниманием. Иногда он говорил ему что-то, словно подавал советы.
Наконец, маленький человек бросил дубины, взял веревку и стал через нее прыгать, как ребенок. Старший продолжал наблюдать за ним с невозмутимой важностью. Я с удивлением следил за всем этим. В конце концов, я решил, что человек постарше — доктор, а молодой чем-нибудь болен и доктор лечит его по особому, изобретенному, наверное, им самим методу.
Потом человек постарше пошел в дом, вынес оттуда теплое пальто и подал его молодому. Тот, надев пальто, застегнул его на все пуговицы. Так как день был очень жаркий, то я еще больше удивился.
Человек, закутанный в теплое пальто, бросился бежать по направлению ко мне, а другой ушел в дом. Я решил отнять у маленького человечка его одежду, а затем пойти в село и купить себе на это пальто чего-нибудь с'естного. Я спокойно лежал между папоротниками. Шаги становились все ближе и ближе. Наконец, одетый в громадное пальто крошка подбежал совсем близко ко мне. Пот струился по его лицу. Это был хотя и малорослый, но очень крепкий, по-видимому, человек.
Когда я бросился, наконец, к нему, он остановился и поглядел на меня с величайшим изумлением.
— Ой, чтобы мой живот лопнул! — произнес он, — что это за музыка такая, куманек? Из цирка это, что ли, или откуда еще?
Я вам передаю слова этого англичанина, но что именно он хотел сказать, я до сих пор не понимаю.
— Извините меня, милостивый государь, но, к сожалению, я вынужден просить вас отдать мне ваш костюм, — ответил я.
— Что отдать вам?!
— Ваш костюм, одежду то-есть…
— Скажите, пожалуйста, какой петушок выискался? Зачем я вам стану отдавать свою одежду?
— Потому что она мне нужна.
— А мне, вы думаете, она не нужна?
— Чорт возьми, у меня нет выбора, я должен взять у вас ваш костюм! — воскликнул я.
Англичанин стоял, засунув руки в карманы своего длинного пальто. На его квадратном, гладко выбритом лице играла улыбка. Он, видимо, забавлялся.
— Итак, вы хотите отнять у меня одежду? — произнес он. — Судя по внешности, вы проворный малый, но на этот раз я могу вам сообщить, что вы попали пальцем в небо. Кто вы такой — я знаю. Вы — беглый француз из Дартмурской тюрьмы. Этого шила вы в мешке не утаите. Но кто я такой — вам, конечно, неизвестно. Если бы вы знали, то не полезли бы сюда. Знайте, милый человек, что я — Бостлер из Бристоля, двадцатишестифунтовый чемпион, а это вот дом, в котором я тренируюсь.
Он уставился в меня и думал, кажется, сразить меня своими словами, но я улыбнулся и, покрутив усы, оглядел моего противника с головы до ног.
— Вы можете быть очень храбрым человеком, сэр, — ответил я, — но если я вам сообщу, что перед вами находится полковник конфланских гусар, Этьен Жерар, то вы почувствуете необходимость отдать мне ваш костюм.
— Довольно, мусью! — закричал англичанин, — перестаньте, а то вам достанется на орехи.
— Немедленно раздевайтесь, сэр! — крикнул я, бросаясь на противника.
Вместо ответа, он сбросил с себя тяжелое пальто и стал в очень странную позу. Одну руку он переложил к груди, а другую вытянул вперед. Глядя на меня, он в то же время загадочно улыбался.
Я кинулся на него с воинственным криком и ударил его обеими ногами. В это же самое мгновение мои пятки мелькнули в воздухе, из глаз посыпались искры — точь-в-точь как под Аустерлицем — и, падая на землю, я сильно ударился затылком о камень. После этого я уже ничего не помнил…
Очнулся я на раздвижной кровати в плохо меблированной комнате с голыми стенами. В голове стоял оглушительный звон. Под глазом я нащупал громадную, величиной с добрый каштан, шишку. На лбу лежал пропитанный уксусом кусок бумаги.
В другом конце комнаты сидел ужасный маленький человечек. Колено у него было обнажено, и старый товарищ растирал ему колено каким-то снадобьем, не переставая ворчать при этом.
— Я тренировал вас целый месяц, до боя оставалось всего два дня. И вот в такую-то минуту вы связываетесь с этим идиотом!
— Ну, ну! Заткните свою глотку! — мрачно проворчал Бостлер, — вы, Джин, хороший тренер, но, право, вы были бы еще лучше, если бы умели держать язык за зубами.
— Если ваше колено не заживет до среды, едва ли кто поставит на вас хоть шиллинг.