время в тени тюремной стены. Ночь была чернее туза пик и я не видал даже собственных рук. Единственно чего я боялся — это наткнуться на часового. Подойдя к укромному месту, я бросил вверх мой брус и он, к моей великой радости зацепился между двумя остриями наверху. Я поднялся по самодельной веревке, и, смотав ее, спрыгнул вниз. Таким же манером я взобрался на другую стену. Сидя верхом между пиками я глянул вниз и увидел, что там в темноте что-то мелькает. То был штык часового. Так как вторая стена оказалась значительно ниже первой, то штык был совсем близко от меня. Я мог даже, немножко нагнувшись, вывинтить его из ружья.
Часовой стоял, напевая песенку, и, конечно, не подозревал, что около него находится человек, готовый поразить его прямо в сердце. Но он вдруг взял ружье на плечо, крепко выругался и зашлепал по грязи прочь от того места, где я находился. Я спустился по веревке вниз и, оставив ее висеть, бросился бежать по степи.
Я бежал изо всех сил. Ветер бил мне в лицо и свистел в ноздрях. Я спотыкался и падал в ямы, царапал себе лицо и руки, продираясь через кусты, падал прямо в шипы терновников. У меня захватывало дыхание, одежда моя была разорвана, руки и лицо окровавлены. Язык стал сухой, словно кожа, ноги точно свинцом налились, сердце колотилось, как литавры.
Но, несмотря на это, я продолжал бежать, направляясь внутрь страны. Сделал я это потому, что предупредил Бомона о том, что отправлюсь к берегу. Пускай они меня ищут на юге, а я пойду к северу. Где находится север, я определил еще сидя в тюрьме. Там я заметил, что ветер дует с севера. Мне, стало-быть, оставалось заботиться лишь о том, чтобы ветер не переставал дуть мне навстречу.
Вдруг я заметил, что прямо передо мной светятся в темноте две желтые точки. Я остановился в нерешительности, не зная, что предпринять. Должен вам сказать, что тюремное начальство разрешило нам носить наши мундиры. В теперешнем положении мне это было совсем невыгодно. Мне нужен был костюм, который бы скрыл мою принадлежность к французской армии.
Если этот огонь светится из окон сельского домика, то я так или иначе раздобуду там одежду. Я двинулся вперед, жалея, что оставил на стене свой железный брус.
Но скоро я убедился, что свет шел от двух фонарей кареты, стоявшей на дороге. Сидя в кустах, я глядел на эту карету, запряженную парой лошадей. Перед лошадьми стоял маленький почтальон, одно колесо лежало на дороге. В то время, когда я рассматривал все это, одно из стекол кареты опустилось, и из него выглянуло хорошенькое женское личико в чепчике.
— Что мне делать? — воскликнула в отчаянии эта леди, обращаясь к почтальону, — сэр Чарльз наверное заблудился и мне придется провести всю ночь в степи.
Я выбрался из кустов на освещенную каретными фонарями дорогу и произнес:
— Может быть, сударыня, я могу быть вам чем-нибудь полезен?
Увидев меня, хорошенькая леди в ужасе закричала, а маленький почтальон выпучил на меня глаза.
Испуг их был понятен. Бегство по степи оставило следы на моей внешности. Шапка моя была исковеркана, лицо запачкано грязью, мундир разорван и тоже грязен. В общем, вид у меня был неважный и, разумеется, встретить такого суб'екта в степи среди темной ночи далеко не приятно.
Но, когда первое впечатление прошло, леди поняла, что я — ее покорный слуга. Мое вежливое обращение произвело на нее должное впечатление.
— Мне очень жаль, что я испугал вас, сударыня, — продолжал я. — Услышав ваши слова, я не мог удержаться, чтобы не предложить вам свои услуги.
— Я очень признательна вам, сэр, — ответила она, — мы едем из Тэвистона, и это путешествие было ужасно. Беда следовала за бедой, и вот, наконец, от кареты отскочило колесо. Мы очутились среди пустыни в самом беспомощном положении. Мой муж пошел искать кого-нибудь, кто бы нам помог, а я ужасно боюсь, что он заблудился.
Я хотел утешить ее, но в эту минуту увидал нечто весьма для меня интересное. В карете, около леди, лежало черное дорожное пальто с меховым воротником. Очевидно, это пальто принадлежало ее мужу, но мне оно было гораздо более необходимо для того, чтобы скрыть свою форму. Правда, я должен был сыграть роль разбойника и грабителя, но, что же мне оставалось делать, скажите, пожалуйста? Нужда не знает законов, а, кроме того, я находился во вражеской стране.
— По всей вероятности, сударыня, это пальто принадлежит вашему супругу, — произнес я. — Надеюсь, что вы простите меня, я вынужден…
С этими словами я запустил руку в карету и вытащил пальто. О, если бы вы видели взор, который бросила на меня эта леди. В нем были страх, удивление, омерзение — все, что хотите.
— О, я в вас ошиблась! — воскликнула она. — Держите вы себя, как порядочный человек, и в то же время хотите украсть пальто моего мужа.
— Я прошу вас, сударыня, об одном, — ответил я, — не осуждайте меня, не зная всех обстоятельств дела. Взять это пальто меня заставляет крайняя нужда. Скажите мне, пожалуйста, кто тот человек, который имеет счастье называть себя вашим супругом, и я приму все меры, чтобы он получил это пальто обратно.
Лицо дамы несколько смягчилось, но она старалась казаться суровой. На мои слова она ответила: