как будто она слишком долго копилась внутри, не находя выхода. Жаркая волна подхватила его и понесла куда-то. Все это происходило абсолютно без его участия – вот она, разница между тем, когда плывешь сам и когда тебя несет поток.
Он взялся за край ее блузки и медленно потянул ее кверху. Когда его ладони скользнули по ее обнаженной груди, Джулия выгнулась дугой. Он оторвался от ее губ, и ее пальцы, которые она запустила в его волосы, автоматически сжались, как будто ей не хотелось отпускать его.
– Господи, ты что, пришла сюда без лифчика? – ахнул Сойер.
Он прижал ее к стене, и вскоре блузка уже лежала на полу. Джулия принялась безостановочно двигаться, и он, застонав, подхватил ее под бедро и навалился на нее всем телом. Она безошибочно подстроилась под его ритм.
Он принялся расстегивать ее джинсы; она попыталась помочь ему стянуть их, не прерывая поцелуя, но их губы постоянно разъединялись. В конце концов он просто спустил штанины вниз своей ступней, и она вышла из них.
– Ты хочешь одну ночь – ты ее получишь, – сказал он, подхватывая ее на руки, и понес к дивану. – Но я тебе гарантирую, эту ночь ты запомнишь надолго.
Он навис над ней, пожирая ее таким голодным взглядом, что она попыталась прикрыться. Не отрывая от нее глаз, он стянул с себя пижамные штаны и коленом оперся о край дивана. Джулия сглотнула и уперлась ладонью в его голую грудь.
– Сойер, подожди.
Он понурил голову, тяжело дыша:
– Джулия, что ты со мной делаешь?
– Просто мне нужно достать из кармана джинсов презервативы.
Он вскинул голову, изумленный:
– Я тебя не обманывал. У меня не может быть детей.
– Точно?
– Точнее не бывает.
Тем не менее он поднялся с дивана, совершенно не стесняясь своей наготы, и подошел к ее джинсам. Отыскав в кармане маленькую коробочку, он быстро натянул презерватив.
– Больше никаких «подожди», – сказал он, накрывая ее тело своим.
– Больше никаких «подожди».
Так у него не было никогда и ни с кем. Они держались друг за друга так отчаянно, как будто неистовство их сплетенных тел могло заставить все то, что когда-то разделяло их, исчезнуть. И так и произошло на краткий миг, миг, который ему отчаянно хотелось задержать, чтобы остаться в нем до конца жизни.
Потом, когда все было кончено и оба распластались на диване в изнеможении, цепляясь друг за друга с такой силой, что неминуемо должны были остаться отметины, Сойер, который лежал, уткнувшись в шею Джулии, выдохнул:
– Вообще-то, несмотря на мою прискорбную несдержанность на этот раз, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, я на самом деле кое-чему научился.
Она неожиданно рассмеялась.
– И как только у меня появятся силы, чтобы подняться, я отведу тебя в спальню и продемонстрирую тебе это.
Когда она проснулась, уже наступило утро, но в спальне было темно. Джулия несколько раз поморгала и, повернув голову, увидела, что Сойер пристально на нее смотрит.
Волосы у нее растрепались, за ухом курчавилась розовая прядь. Джулия глубоко вздохнула, словно признавая собственное поражение.
– А я-то думала, что все для себя решила.
– Может, если я пообещаю тебе еще одну ночь, это немножко прояснит ситуацию?
Она улыбнулась, но ничего не ответила.
Он тихонько провел пальцем по ее предплечью. Едва она поняла, что его движения повторяют очертания ее шрамов, как немедленно отдернула руку. Сойер потянул ее обратно.
– Зачем ты это с собой делала?
Она внимательно наблюдала за тем, как он, сосредоточенно глядя на свой палец, водит им по рубцам на ее коже.
– Это был способ справиться с чувством подавленности и полной ненужности. Я не знала, как выразить все то, что я чувствовала, и весь мой гнев был обращен внутрь меня самой, поэтому я изливала его таким способом. Только не думай, что я своим умом до этого дошла. Мне понадобились годы терапии.
Он встретился с ней взглядом:
– У тебя никогда не появляется желания сделать что-то подобное снова?
– Нет. Если ты не заметил, я теперь великолепно умею выражать свой гнев.
Она слегка пошевелилась и еле заметно поморщилась.
– У тебя что-то болит?
Она смущенно кашлянула:
– Просто… перерыв был слишком долгий.
Наверное, нехорошо было так радоваться этим ее словам. Впрочем, ему плевать, хорошо это или нет. Он просто обрадовался. Он столько времени гадал, чем она занимается там, в Балтиморе, с кем она. Ему почти ничего не было известно об этой части ее жизни.
– Почему ты не вернулась в Маллаби?
– Я думала, мне не к чему возвращаться.
Она повернула голову и принялась разглядывать потолок.
– И ты никогда не скучала по дому?
– Я все время по нему скучаю, – произнесла она, по-прежнему не глядя на него. – Просто я не знаю, где он, мой дом. Где-то там есть счастье. Я знаю это. Иногда даже чувствую. Но это все равно что гнаться за луной – стоит мне только решить, что я уже заполучила ее, как она исчезает за горизонтом. Я горюю и пытаюсь жить дальше, а потом эта чертова блямба на следующую ночь появляется на небе снова и опять манит меня надеждой поймать ее.
Никогда еще ему не доводилось слышать ничего столь пронзительного и честного. И это Джулия, которая всегда держала все свои чувства в себе!
– Это и есть та важная вещь, которую ты собиралась мне рассказать?
– Нет.
Он простонал:
– Ты моей смерти хочешь. Это что-то хорошее?
– Да.
Его ладонь легла ей на бедро и скользнула выше.
– Лучше, чем прошлая ночь?
– Ни в какое сравнение не идет.
Она накрыла его руку своей, остановив продвижение.
– Сколько сейчас времени?
Он приподнялся на локте и посмотрел на часы у изголовья кровати:
– Девять с небольшим.
Она заколебалась:
– Утра?
– Да.
Джулия ахнула и выскочила из постели. Подойдя к окну, она раздвинула плотные занавеси. В темную комнату немедленно хлынуло утреннее солнце. Когда перед глазами у Сойера перестали плавать светлые пятна, он обнаружил, что беззастенчиво таращится на ее обнаженный силуэт, отчетливо вырисовывающийся на фоне окна. Все прочее вокруг словно перестало существовать. У него защекотало в животе, голова закружилась.
– С ума сойти, уже утро! Почему ты мне не сказал? Что у тебя за шторы? – Она схватила провинившийся материал и принялась пристально его рассматривать. – Я думала, еще не рассвело!
– Это специальные светонепроницаемые шторы. Если бы не они, солнце каждое утро било бы мне в глаза. – Он уселся в подушках и закинул руки за голову. – Знаешь, мне очень нравится, как ты