Читать интересную книгу "Один на один - Грейс Райли"

что однажды она позволит мне обладать ею. Не только в постели, не только как друзья. Я хочу ее всю, до последнего — и так, как я уже знаю, и так, как еще нет, но однажды надеюсь узнать. Я заслуживаю ее доверие по маленькому кусочку зараз, и пусть пока у меня нет полной картины, я знаю, что когда увижу ее, то мне понравится.

Пока спортивный директор МакКи выходит к микрофону, чтобы объявить матч, ко мне подъезжает Николай.

— Где ты прятал свою сестру, Каллахан? Ты должен нас познакомить.

Я ставлю на место капу.

— Отсоси.

Он ухмыляется, его взгляд темнеет. У него шрам на скуле, как будто он действительно пытается быть злодеем из советской эры фильмов про Бонда, и бледнеющий синяк на челюсти, который ему хотел бы оставить я.

— А как насчет рыжей? Кажется, она неплохо должна работать ртом.

— Спасибо, — говорит спортивный директор.

Начинаются аплодисменты, но они звучат приглушенно, как из-под воды. Сраный урод. Судья делает знак Брэндону и центровому из Массачусетса выходить для вбрасывания.

— Следи за своей сраной пастью, — говорю я тихо. — И не смей болтать о моей сестре или моей девушке.

Николай выдерживает мой взгляд, но мы вынуждены прерваться, когда судья говорит:

— Господа. По местам.

Я еду на свою точку, дважды стукнув клюшкой по льду. Я должен удержаться от искушения еще раз посмотреть на Пенни. Шайба падает на лед. Брэндон делает выпад, завладевает ею, передает Микки, когда тот подъезжает к голубой линии, и мы начинаем.

Я играю для своей семьи. Для своего отца.

Но прежде всего я играю для своей Счастливой Пенни.

37

Купер

Как выясняется, CBS и правда хочет взять интервью. Журналистка перехватывает меня в тоннеле сразу после матча. Мы выиграли в овертайме благодаря красивому голу Микки, и я все еще тяжело дышу, пот катится с меня градом, как будто я только что вылез из бассейна. Мне буквально пришлось подставляться под пару брос­ков, а значит, меня ждет несколько новых тянущих болезненных ощущений, когда адреналин спадет.

— Привет, Купер, я Кейси Грин из CBS Sports. Не против, если мы поболтаем пару минут? — говорит журналистка с готовой для камеры улыбкой. На ней хвой­но-зеленое платье, которое подчеркивает темно-коричневую кожу, и даже на каблуках она едва достает мне до груди. Я чувствую себя по сравнению с ней огромным потным чудовищем, но, видимо, она к этому привыкла, потому что если и чувствует, что от меня воняет, то не показывает этого.

Я опираюсь на клюшку.

— Конечно.

— Фантастический матч, — говорит журналистка. — Ты считаешь, что продемонстрировал то, что надеешься привнести в Лигу?

Я как могу стараюсь игнорировать оператора, стоящего рядом с ней, когда наклоняюсь, чтобы сказать в микрофон. Было бы странно говорить о себе после такой групповой работы, и я произношу:

— Спасибо, Кейси. Вся команда играла отлично. Ранее в сезоне мы серьезно проиграли Массачусетсу, так что очень рады, что сохранили кубок Замороженной Индейки еще на один год.

— Но ты сегодня выложился по полной.

— Да. — Я издаю короткий смешок и морщусь, ко­гда он отдается болью в животе. — Хорошо прессовал, блокировал несколько бросков. Это была хорошая работа.

— Тебя недавно назначили капитаном.

— Да. Я горд, что тренер и команда выбрали меня.

— Ты и Николай Эбни-Волков — лучшие защитники в первом дивизионе мужского хоккея, — говорит она. — Ваши показатели почти идентичны в этом сезоне. «Шаркс» предварительно купили Волкова в первом же круге первого года, когда вы оба были доступны, но ты решил не выходить на драфт.

Я жду вопроса, но она делает паузу, и я просто киваю. Сраный Николай.

— Ты сожалеешь, что не пошел на сделку сразу после выпуска?

— Я…

До начала сезона я сказал бы: да, я лучше буду на профессиональном уровне, вложу всю энергию в то единственное, что заботит меня больше всего на свете. Дайте мне бороться и усиливать нашу зону и сражаться за время на льду, как все остальные. Но теперь… Я не так уверен. Будь я уже в Лиге, не встретил бы Пенни. Если бы кто-нибудь дал мне выбирать, до конца торчать в колледже или завтра выйти в Лигу, я не знаю, что бы ответил.

Уголком глаза я замечаю своего отца. Он прислонился к стене и говорит с кем-то по телефону, наполовину скрытый в тени, но я чувствую, как он смотрит на меня. Может, другие отцы не одеваются в брюки, строгую рубашку и кашемировый свитер, чтобы пойти к сыну на хоккей, но его узнают, куда бы он ни пошел, так что его стандарты не для всех. Т­ак-то ему даже нельзя сюда проходить, но уверен: кто-то узнал его и просто пропустил.

Мы поругались из-за того, идти ли мне на драфт в последний год старшей школы или нет. Обида была такой глубокой, что мы почти не разговаривали друг с другом месяцами. Сейчас все почти улеглось, и я не хотел бы заново переживать эту часть прошлого. Но вопрос Кейси эхом отдается в моей голове, я смотрю на отца, который, без сомнения, слышал наш разговор, и чувствую боль. Он никогда не понимал, чем мир профессионального хоккея отличается от футбола, и никогда особо не старался.

— Нет, — говорю я. — Я становлюсь лучше с каждым сыгранным матчем, и тренер Райдер принимает в этом большое участие. Я там, где должен быть сейчас, хотя и очень жду, что будет дальше.

— Еще раз поздравляю, — говорит она. — Спасибо за разговор.

Я благодарю ее и жду, пока камера перестанет снимать, прежде чем пересечь коридор и подойти к отцу.

— Папа, — говорю я, вытирая лоб рукавом кофты. Не могу сдержать улыбку. — Ты это слышал?

Он с хмурым лицом заканчивает звонок.

— Что?

— Интервью.

— Там было нечто, стоившее моего внимания?

Я покачиваюсь на пятках: чуть не дернулся вперед, чтобы обнять его, но в последний момент остановился. Я весь залит потом — он не даст испачкать его одежду.

— Как насчет перемен в форме? Круто, правда?

Он осматривает меня с ног до головы. Я выпрямляюсь — сказываются годы напоминаний следить за осанкой — и слегка натягиваю впереди кофту на случай, если он не заметил нововведений.

— Ты не хотел рассказывать заранее? — говорит он, изучая меня, как сложный маршрут в сборнике тактических схем.

— Я хотел, чтобы это был сюрприз.

— Хорошо, что твой тренер заметил значительные улучшения в твоей игре и в поведении.

— Я много работал в этом сезоне.

— Этого я от тебя и ждал, — говорит он. — Я растил вас с Джеймсом так, чтобы вы были капитанами.

— Да, сэр.

Почему я считал, что мы сможем поговорить без упоминания Джеймса? Что бы я ни делал, чего бы ни достигал, даже в другом виде спорта, Джеймс будет первым. И папе это понравится больше, потому что он достиг этого в футболе.

— Та неосторожная потеря шайбы в начале третьего периода могла стать катастрофой, — продолжает он.

Разумеется, он прав: это была моя самая большая ошибка за матч, и я не удивлен, что он ее заметил. Я киваю, прикусывая щеку. Это справедливая критика, даже если я не хочу это слышать прямо сейчас. Когда мы будем просматривать запись игры, тренер скажет то же самое. Защита от потерь шайбы — не допускать этого в первую очередь.

— Точно, сэр. Но разве ты… Разве это не здорово? И я уже забил четыре гола в этом сезоне.

Телефон у него в руке гудит. Отец смотрит на экран, и его губы сжимаются.

— Я должен ответить, сын. Потом поговорим.

— Стой, пап…

Он еще раз хлопает меня по плечу, проходя мимо.

— Играй осторожнее.

Я смотрю, как он торопится по коридору с прижатым к уху телефоном. Я не слышу, что он говорит, но, судя по выражению его лица, нечто малоприятное.

Внезапно я чувствую себя глупо: меньше чем через неделю я еду домой на День благодарения, я ведь