Читать интересную книгу "Один на один - Грейс Райли"

за занавесками и, в один запоминающийся раз, висел на карнизе, как Ромео, мать его, Монтекки. И это только те случаи, когда меня не поймали. Я все еще вздрагиваю, вспоминая, как получил по заднице отлично брошенным шлепанцем, убегая из дома в одном белье. У той бабки была твердая рука.

Но до сих пор я не воспринимал скрытность так серьезно. Я едва дышу, чтобы тренер не услышал ни звука. Я не так сильно переживаю о том, что случится со мной, если меня поймают, — просто хочу избавить Пенни от неловкости, особенно после того, как она так честно рассказала мне о матери.

— Пенелопа, — говорит тренер, — я думал, ты вернулась в общежитие.

— Вернулась, — говорит она. Я подглядываю в щель между ламелями — это дверь с деревянными жалюзи, а значит, у меня неплохой вид полосками, но так гораздо вероятнее, что тренер может что-то заметить. У Пенни в руках формуляр с итогами лабораторной. — Я забыла это, и пришлось вернуться.

— Надеюсь, ты не шла пешком из кампуса, — говорит он. — Мия же забрала тебя, верно?

— Да. — Я смотрю, как она проводит рукой по волосам. — Сюда я приехала на такси. Мне нужно сдать это завтра, а я не хотела мешать твоему свиданию. Кстати, как все прошло?

Как будто в ответ раздается женский голос:

— Ларри? Все в порядке?

— Я сейчас спущусь, Никки, — говорит тренер. Он краснеет, чего я никогда раньше не видел. Я и не знал, что он на это способен.

— О, — говорит Пенни. Она тоже мгновенно вспыхивает. — Это, э-э, прекрасно, папа. Я возьму «Убер» обратно до общежития.

— Я могу тебя отвезти, — говорит он.

— Нет, все путем, — отвечает она быстро. — Расслабляйся спокойно.

— Надеюсь, ты еще сосредоточена на учебе, — говорит тренер, указывая на книгу у нее в руках. — Я не хочу, чтобы ты читала слишком много этой ерунды, Пен.

Меня накрывает волна возмущения. Пенни скрещивает руки на груди, обнимая книгу.

— Я все еще делаю для учебы все что нужно.

— Ты не станешь физиотерапевтом, если не займешься делом всерьез. Ты это знаешь.

Физиотерапевтом? Я даже не знал, что это входит в планы Пенни, она никогда об этом не упоминала. Мне все время было интересно, почему она пошла на биологию, хотя ее страсть, очевидно, лежит в совсем другой области. Теперь я вижу почему и, к сожалению, понимаю. Она хочет угодить своему отцу, пусть даже это значит изучать то, что ей вовсе не интересно. Из-за желания угодить отцу я сейчас оказался в МакКи вместо того, чтобы уже, вероятно, быть в Лиге.

— Я знаю, — говорит Пенни. — Я работаю над этим, честное слово. Все время хожу на дополнительные занятия.

— В последнее время тебя как будто что-то отвлекает, — говорит тренер. Он делает шаг ближе, его лицо выражает обеспокоенность. — Ты бы сказала мне, если бы что-то происходило, правда? Это же не так, как с Престоном?

— Нет, — огрызается она. Хватает остальные книги с полки и засовывает формуляр в одну из них. — Ничего похожего.

— Потому что ты всегда можешь снова начать ходить каждую неделю к доктору Фабер. Ты же еще принимаешь таблетки, да?

Это казалось невозможным, но румянец на ее лице становится темнее. Она оглядывается на шкаф. Я морщусь, жалея, что не могу заткнуть руками уши, потому что все это ведет на территорию откровенно не моего дела, но я не хочу рисковать и нашуметь, сделав все еще хуже.

— Папа, — говорит Пенни. — Серьезно, все в порядке. Я принимаю лекарства. И то, что я перечитываю свою любимые книжки, не значит, что я снова утрачу контроль. Не то чтобы я даже… Ну короче. Потом поговорим.

Она выбегает из комнаты. Тренер Райдер стоит там еще секунду со скрещенными на груди руками. Он судорожно вздыхает, и только тогда я осознаю, что у него текут слезы. Он вынимает из кармана платок и осторожно промокает глаза, а потом откашливается.

— Прости, милая, — говорит он Никки, выходя из комнаты. — Принести тебе стаканчик на ночь?

* * *

К тому моменту, как я вылезаю из окна, храбро прыгаю на землю и крадусь вокруг дома, Пенни уже прошла половину квартала. Я догоняю ее бегом. Она рыдает, с глубокими захлебывающимися вздохами, и от этого у меня разрывается сердце. Когда я обнимаю ее за плечи, она вырывается.

— Рыжая.

— Когда доберемся до тебя, отвезешь меня домой?

Я проглатываю протест, который вертится на языке.

— Конечно.

— Спасибо.

— Прости, — не подумав, брякаю я.

Она оглядывается.

— За что? За то, что слышал это все? Ты не виноват, что оказался там.

Я резко меняю тему на самую безопасную, какую могу, хотя и не в силах перестать думать о том, кто такой Престон и почему она ходит к психотерапевту.

— Ты же не хочешь становиться физиотерапевтом.

Она шмыгает носом и глухо отвечает:

— Нет. Но ты знаешь, как иногда хватаешься за дело, а потом не можешь отпустить? После травмы мне вроде как стала интересна физиотерапия, а он предложил превратить это в карьеру. Не то чтобы у меня были идеи получше, так что как угодно. Без разницы.

— Это не «без разницы». Это твоя жизнь. А как же твое творчество?

— Ты не знаешь всей истории.

— Так расскажи.

Пенни останавливается на тротуаре и смотрит на меня со слезами на щеках. Ее дыхание превращается в пар, когда она глубоко вздыхает.

— Не могу, — говорит она, и ее голос ломается. — Можешь не волноваться.

Но я не могу перестать волноваться. Я не перестаю, когда мы доезжаем до дома и она собирает свои вещи. Не перестаю, когда она снимает с полки мой томик «Братства кольца» и прижимает к груди, как будто держит ценный приз. Не перестаю, когда она обнимает Мандаринку на прощание, или когда мы в молчании едем к общежитию, или когда она уворачивается от моего поцелуя, вылезая из машины. Я беспокоюсь об этом, лежа в кровати, когда Мандаринка прижимается к моему боку и тихонько храпит, пока я читаю первые главы «Сумерек». Мое волнение приобретает формы, которые не должно бы принимать, но кажется, я не могу просто от него избавиться. На прошлой неделе я сказал ей, что мы не встречаемся, и собираюсь цепляться за это столько, сколько смогу, но с каждой секундой мои чувства ведут к тому, чего я никогда не ощущал.

Пенни рассказала мне о своей матери; у меня в руках ее любимая книга, и я вижу почерк ее тринадцатилетней в заметках на полях. Разве то, что она предложила ее мне, ничего не значит? Когда она будет читать «Братство кольца», то увидит, где я загибал уголки страниц, где перегнул корешок, где задумчиво чиркал карандашом, когда перечитывал места, которые казались особенно волшебными. Я знаю, что не должен чувствовать к ней подобного, и может быть, я неверно оцениваю всю ситуацию, но она ведь не может ничего не чувствовать.

Это застряло у меня в груди как нечто дышащее и осязаемое. Не дружба. Нечто глубже. В конечном итоге я не смогу это сдерживать, и я в ужасе от того, что в этот момент потеряю Пенни навсегда.

36

Купер

— Разве не чудесно, что неделя отдыха у Джеймса совпала с этим? — спрашивает мама, обнимая.

Я уже несколько часов провел в центре Маркли, готовлюсь к матчу, но смог улизнуть, когда услышал, что приехала моя семья. Я еще не в снаряге, просто в тренировочной форме, но после приветствий мне пора переодеваться.

— Определенно.

Я крепко сжимаю маму в объятиях: я не видел родителей с начала семестра и особенно соскучился по ней. Когда мама отходит в сторону, папа делает шаг вперед и в свою очередь обнимает меня. На краткую долю секунды я расслабляюсь, потому что пусть даже я теперь выше него, это совсем не ощущается, и я редко получаю объятия от Ричарда Каллахана. Надеюсь, заработаю их еще раз после матча. Я велел родне сохранить новости