— Бывшие, — в один голос ответили старики.
— Пусть бывшие, — не стал спорить Гуча, — но если Тентогль — твой сын, Аминат, то получается, что Гризелла — его мама?
— Логично, — включился в разговор ангел, — без мам дети только в измерении Дубль получаются. Меня туда дядя на экскурсию водил.
— Замолчи, недоумок, — проворчала ведьма, — знаю я твои дубли! А про то, что детей в капусте находят, слышал?
— Ха да я это на своей шкуре испытал, — послышался с нижнего витка лестницы голос бывшего вора. — Меня сначала в таборе нашли, потом — в колыбели принца, а уже потом я оказался на пороге дома последнего нищего в Последнем Приюте.
— Знаем мы эту историю, — сочувственно сказал ангел.
— Тебе ли не знать, — проворчал Самсон, — сам же и накатал ее.
— Тихо вы, — приказал молодцам Гуча, прекращая словесную перепалку. — Продолжай, Гризелла Бенесафуиловна.
— А что там продолжать? — Ведьма горестно вздохнула и смахнула с щеки паутину. — Этот старый дурак хотел сделать мне идеального мужа, да только при этом своими представлениями руководствовался. Все пытался доказать, что он сам быть этим идеалом не может!
— Не могу.
— Вот он и сотворил мне суженого такого, какого я, по его мнению, заслуживаю!
— А что, — удивился Бенедикт, — разве мужа заслужить надо?
— Надо, — отрезал непреклонный Аминат. — Если женщине нужен хороший муж, то она должна три пары железных башмаков стоптать и три железных хлеба сгрызть!
— То-то у тебя зубов так мало осталось, Гризеллочка, — пожалел бабку ангел. — Да стоило ли так из-за него мучиться?
— Тьфу, опять ты все буквально понимаешь. Да и не видел ты его в молодости…
— Не отвлекайся на мелочи, расскажи лучше, что там с ребенком получилось? — спросил Гуча, не давая разговору уйти в сторону. — Чей сын Тентогль?
— Его. — Ведьма ткнула кривым пальцем в сторону Амината.
— Приехали, — простонал черт. — А мама кто?
— Тоже он, — ухмыльнулась ведьма. — Я же объяснила, что он хотел сделать мне такого мужа, от которого я бы не смогла отказаться. Влюбилась бы и оставила этого пропойцу наедине с самогонным аппаратом. Да вот только он отвлекся, как всегда, на мелочи и не заметил главного! Ладно бы просто отвлекся, он еще, как всегда, не помнил, что сказал.
— Чего это он не заметил?
— Того, Самсонушка, что он и есть тот самый муж, от которого я не могу отказаться, — пропела старуха. — Да и с заклинанием напутал в придачу.
— Попробуй тут не напутай, — обиделся Аминат, — когда под твоим взглядом руки трясутся!
— Они у тебя от спиртного трясутся, — отвела обвинение Гризелла. — А дальше дело было так — я сижу, жду мужчину своей мечты, этот мошенник руки потирает…
— Но?! — Парни слушали, затаив дыхание — таких подробностей Гризеллиной жизни никто не знал.
— Но ничего не произошло, — закончил за бабку отшельник.
— Как же, — расхохоталась ведьма, — держи карман шире! Оно, конечно, верно, что не получилось, но как! Надоело мне ждать, вышла за порог, а там дите лежит!
— А дальше что было? — почему-то шепотом спросил Самсон.
— Дальше был скандал, — продолжил рассказ о перипетиях семейной жизни мрачный отшельник. — Она визжала, словно молодое порося, которого собрались под нож пустить.
— Почему? — Ангел, хотя и слушал очень внимательно, понимал далеко не все, видимо, мешала наивность, да и недостаток опыта тоже.
— Потому, что если этот дитенок — мужчина моей мечты, то, выходит, он во мне не женщину, а мамку видит! — ответила Гризелла, пронзив отшельника многозначительным взглядом. — А зачем спрашивается, два ребенка?
— Логично, — согласился черт, — одного хватит. И желательно оставить того, что поменьше!
— Да мне ни одного не надо! Я так ему и сказала — как наколдовал, так и воспитывай!
— И что? — Бенедикт даже дыхание затаил, предвкушая развязку.
— И то, что я хлопнула дверью и ушла!
— И ЭТА называет себя женщиной! — подал голос отшельник. — Не пожалела младенца, бросила дитя на произвол судьбы!
— Которого? Большого или малого? — Гризелла не собиралась сдавать свои позиции без боя.
— Я снова не понял, почему ты ушла? — снова спросил ангел.
— Потому, что надоело мне хлеб железный грызть — рассвирепела ведьма.
— А почему ты его грызла? — не унимался Бенедикт.
— Потому что у него ничего другого не водилось, только сухари столетней давности, вот я и ушла. Плюнула на все и ушла!
— А ребенок? — Бывшего наследника почему-то очень волновал детский вопрос.
— А ребенка этого старый козел мне на следующий день под дверь подкинул, а сам исчез в неизвестном направлении.
— В известном, — попытался оправдаться отшельник, — просто ты меня не искала.
— А должна была? — смеясь, спросил Гуча.
— Конечно, я же ей сына своего оставил!
— Лучше бы ты мне денег оставил, а сын твой знаешь где у меня сидит? В печенках! И в кого он такой? Аминат-то тюфяк и размазня! А Тентогль хитрый, изворотливый и ленивый в придачу ко всему!
— Не тюфяк я, — проворчал Аминат, — а флегматик. А сына ты сама испортила своей жадностью к деньгам! Тьфу…
— Не плюйся, то, что с рождения заложено, никаким воспитанием не перевоспитаешь. — Ведьма поджала тонкие губы и приготовилась дальше обличать бывшего мужа.
— Хватит ругаться, — попытался успокоить супругов Самсон, — а то, что его могли вам подкинуть, как меня, например, вам в голову не приходило?
Отшельник и ведьма умолкли и с таким удивлением посмотрели друг на друга, что стало ясно: эта простая мысль никогда не посещала их седые головы.
— Как сказал бы наш общий знакомый, наследник престола Полухайкин, «в натуре, Мексика»! — заключил черт.
— Да ну вас, — неизвестно почему разозлилась ведьма, — теряю тут с вами время, а у меня дела!
Она оседлала метлу и улетела, только сизый туман заклубился следом. Мужчины пожали плечами и продолжили подъем.
Туман сгущался. Его языки путались под ногами и мешали идти. Черт приказал держаться за руки, чтобы не потеряться. На лестнице, конечно, не заблудишься, но кто его знает…
Туман стал еще плотнее — пробирались сквозь него, словно сквозь вату.
— Что это? — спросил ангел.
— Чужой мир это, — объяснил отшельник, — чужая магия. Раньше, пока заслонка стояла, текла только маленькая струйка, а сейчас она превратилась в полноводную реку. А река эта столько всего несет, что наш мирок захлебнется.
Впереди показался свет.
— Пришли? — Черт вопросительно посмотрел на Амината.
— Думаешь, я знаю? — отозвался старик. — Я той стороны ни разу не был.
Свет становился все ярче и ярче, пока туман всем не пропал. Компания вышла на лестничную площадку.
— Вот те раз! — изумленно воскликнул Самсон. — Мы что же, не поднимались никуда? Это же твоя башня, Аминат!
И точно — вокруг были те же заросшие паутиной стены, ряды сундуков, ларцов и шкатулок вдоль них. Тот же мозаичный замусоренный пол со следами их же недавнего пребывания.
Ангел нагнулся и подобрал с пода длинный чулок с полями и пушистым помпоном.
— О, вторая шапка-невидимка, — удивился он.
— Надо же, — в тон ему сказал отшельник, — второй нашелся! Гризелла все ворчала, что я добром раскидываюсь, носки теряю!
— Ты что же, это на ноги надевал? — снова изумился Самсон.
— А куда надо было, на голову, что ли? — Проворчал отшельник.
— Действительно, куда еще можно надеть шапку-невидимку, — хохотнул Гуча, — только на ноги! Ладно, ребята, пришли. Теперь надо выйти отсюда. Раз эта башня — близнец твоей, Аминат, то ты и покажешь, где дверь.
— А что тут показывать — двери нет, все руки не доходили навесить, — ответил отшельник и кивнул на дырку в стене, сквозь которую, собственно, и прорывался голубой свет.
Чужой мир встретил их чужим солнцем. Не тепленькое желтое светило, а огромный белый шар висел над горизонтом. На фоне небесной синевы был виден силуэт летящей на метле ведьмы.
Отшельник приложил ладонь к глазам, присмотра и поежился.
— Жутковато, конечно, но если Гризелла здесь чувствует себя как дома, то нам тоже ничего не угрожает… кроме нее…
— Имеются у кого-нибудь соображения, в какую сторону нам идти? — поинтересовался черт.
— А за Гризеллой и пойдем, — предложил ангел махнул рукой в сторону солнца.
— А ты оглянись, — усмехнулся отшельник.
Ангел повертел головой и охнул — в этом мире было четыре солнца, и на всех была видна фигурка летящей ведьмы.
— Интересный оптический эффект, — пробормотал он.
— Кстати, о птичках. — Рыжий похлопал себя по многочисленным карманам, нашел нужный и достал лук и стрелы. Лук был обыкновенный, со старой, потрепанной тетивой, а стрелы — золотые, сверкающие.