рапорт, но… Позже немного. У меня к тебе будет одна просьба, Вань. Тут одно дело есть… Может, посмотришь? Ну, пусть оно будет у тебя как бы последнее, а? Мне надо, чтобы именно ты этим делом занялся.
– Почему я?
– Ну, ты уж у нас такой… Вроде как доморощенный психолог. Любишь всякие трудные задачки решать. Помоги, а?
– Ладно… А что за дело-то хоть?
Коростелев помолчал, глядя на него внимательно. Потом спросил тихо:
– Помнишь, Вань, ту историю с моим сыном? Как он в жуткую автомобильную аварию попал?
– Помню… И что?
– Понимаешь, тогда одна женщина его с того света вытащила… Надежд никаких не было, нам с женой сразу так и сказали… А она вытащила. Хирург… Ольга Некрасова. Я ей по гроб жизни обязан. А Лида моя, когда в церковь идет, всегда ей свечку ставит за здравие. А еще мы ее всегда с праздниками поздравляем… И вообще, всей душой благодарны…
– Так в чем проблема, Валер? Я не пойму?
– Да в том и проблема… Что теперь она, эта Ольга Некрасова, сама является потерпевшей. Покушение на нее было совершено. Синильной кислотой ее отравили.
– Но она… жива?
– Жива… Сначала врачи прогнозов не давали, а сегодня утром я позвонил в больницу, сказали, что выкарабкается. Да она в той больнице лежит, где и сама работает! Сам понимаешь, что для нее сделали все возможное и невозможное. А дело – вот оно… – вытащил он из ящика стола тоненькую папку. – Я сначала молодому Кунгурову это дело дал, но он в этом смысле ненадежный, нахрапистый, только и умеет, что саблей махать. А тут другой подход нужен, понимаешь? Кунгуров уже всем подозреваемым и повестки разослал, сегодня должны на допросы прийти. Вот тут твоя деликатность да склонность к психоанализу и понадобятся, Вань. Соображаешь?
– Пока нет…
– Ну, как бы тебе объяснить? Мне надо вырулить так, чтобы эту Ольгу Некрасову не обидеть… Чтобы не потоптаться в ситуации, как слон в посудной лавке. Чтобы аккуратненько, очень осторожненько эту задачку решить. А подозреваемых по делу всего трое – ее муж, ее подруга да дочка мужа от первого брака. Ночью, когда было совершено покушение, только они в доме были… Да ты из материалов дела и сам все увидишь…
– А может, она сама решила свести счеты с жизнью? Ты этот вариант не рассматриваешь?
– Не… С чего бы ей? Все хорошо у нее было. Работала, мужа любила. И он ее тоже. В общем, там полное счастье и взаимопонимание, так медики из больницы в один голос твердят. Возьми, Вань, займись… – протянул он к нему по столу папку с делом. – Я ведь как тебя увидел, сразу решил, что на ловца и зверь бежит, как говорится… Выручишь, Вань?
– Ладно… А на сколько первый подозреваемый на допрос вызван?
– Так вроде на одиннадцать…
– А сейчас?..
– Сейчас уже десять. Аккурат успеешь подготовиться. Только они ведь к кабинету Кунгурова придут, имей в виду…
– А кто вызван? Все?
– Нет. Только муж и подруга. Дочку пока не вызвали. Ей ведь шестнадцать, Кунгуров хотел педагога с психологом приглашать.
– Почему? Если ей шестнадцать, то педагог да психолог – это ведь по усмотрению следователя?
– Ну не знаю… Может, он так подстраховаться хотел. А ты как хочешь, так и усматривай.
– Знаешь, не люблю я этих психологов… Иногда такого намутят, что только хуже сделают.
– Да я тоже их не люблю. В общем, решай сам, Вань…
Коростелев посмотрел на часы, вздохнул, развел руки в стороны:
– Мне уже уходить надо… Ты уж прости, что я тебя загрузил. Но всего одно дело, Вань… Напоследок, ага?
– Ладно. Договорились.
Иван Александрович забрал папку, вышел из кабинета. Лариса спросила, изобразив на лице вежливое сожаление:
– Уже уходите, да? Совсем уходите? Что, даже не попрощаетесь ни с кем?
– Нет, Ларочка. Еще останусь ненадолго. К себе пойду, поработать еще надо. Сможешь мне чаю сделать? А то ведь у меня в кабинете наверняка нет ни чаю, ни сахару…
– Конечно! Конечно, Иван Александрович! А домашнее печенье будете? Сама пекла, между прочим!
– Не откажусь… Спасибо, Ларочка!
Родной кабинет принял его настороженно, будто спрашивал обидчиво – где столько времени шлялся, вон даже цветок на окне засох!
Открыл створку окна, высунул голову, вдохнул жадно свежий воздух. Прислушался к себе – ничего вроде… Хотя здоровье уже не то, надо признать. Слабость во всем теле противная, руки дрожат. Не работник уже. Как бы ни не хотелось в этом самому себе сознаваться, да приходится.
Сел за стол, положил перед собой папку с делом. Быстро пролистал все бумаги, хмыкнул. Да уж, дознаватель не шибко старался, все наспех оформил, видно же. Ладно, будем работать…
Лариса принесла чаю, печенье на блюдечке. Оглядела кабинет задумчиво, сморщив гладкий белый лобик. Вздохнула:
– Да уж, тут у вас не Версаль… Пылища кругом, дышать нечем. А уборщица только вечером придет.
– Ничего, Ларочка. Я не привередливый. Как-нибудь обустроюсь. А за чай спасибо, конечно! И печенье у тебя очень вкусное!
– На здоровье, Иван Александрович. Если еще чаю захотите – скажите мне, я принесу.
Лариса ушла, а он посмотрел на часы – скоро уже первый фигурант должен прийти, некто Павел Некрасов, муж потерпевшей. Аккурат он успеет почаевничать.
Он оказался вполне симпатичным парнем, это Павел Некрасов. Глаза умные, страха в них нет. И лицо открытое, только усталое очень, подглазья провалились в черноту. Видно, что пару ночей не спал. Попросил его рассказать все как было. Спокойно попросил, даже с участием.
– …Понимаете, у меня день рождения был, гостей много… И настроение было такое странное… Будто знал, что случится что-то ужасное. Взял и напился, как идиот. Даже не помню, кто меня в постель уложил… Никогда так не напивался, а тут вдруг…
– Понятно. Бывает, что ж. На то он и день рождения, чтобы его праздновать. Дальше рассказывайте…
– Да, конечно. Я утром рано проснулся, услышал, как Оля стонет. Плохо ей было. Испугался, запаниковал… Она бледная такая… Судороги… Сознание потеряла… Я сразу скорую вызвал, они быстро приехали. Я как в тумане был… Помню, врач спрашивал, что она ела, что пила… Потом к бутылке с водой наклонился и говорит – запах из нее горького миндаля идет, вроде как это синильная кислота… А я уж вообще сообразить не могу – откуда? Что он такое говорит, какая синильная кислота? Потом Олю на скорой увезли… И врач эту бутылку с собой забрал. Надел перчатки и в пакет сунул. Сказал еще – вдруг вещественные доказательства уничтожите. Потом