Да как бы не так! Она ведь та еще артистка, уж я-то знаю! Общий язык, надо же… Размечтался…
– Нет, я не верю тебе, Нинель. Потому что… Потому что этого не может быть, чтобы Нина… Нет, не верю, не верю!
– Не верь, твое дело. Считай как хочешь. Только я ведь не за этим к тебе пришла… Нину ведь могут к следователю на допрос вызвать, я правильно понимаю?
– Ну могут… И что?
– А то… Надо, чтобы следователь ни в коем случае не подумал, что это она сделала. Надо все подозрения от нее отвести, понимаешь? Подумай об этом, Павел… И даже не подумай, а придумай что-нибудь…
Павел ничего не ответил, смотрел поверх ее головы, и видно было, что он думает о чем-то своем. Хотя понятно – о чем… О жене своей думает. И это обстоятельство ужасно ее злило. Зачем ему о дочери беспокоиться, что ему она?
И спросила тихо, пытаясь придать голосу хоть какое-то сочувствие:
– А как твоя жена, что врачи говорят? Она ведь не умрет, правда? Если умрет, то это ведь катастрофа будет… Понимаешь ты это или нет? Ты слышишь меня, Павел?
– Слышу, Нинель. Слышу.
– Нет, не слышишь, наверное… Ведь если она умрет, твоя дочь станет убийцей! Ее судить будут, Паш! У нее вся жизнь может пойти под откос! Ну неужели тебя это нисколько не волнует? Ну сделай хоть что-нибудь, я тебя умоляю… Она же твоя дочь… Прошу тебя!
Он смотрел на нее с грустью, будто не решался что-то сказать. Да и что он мог сказать? Что она глупая и эгоистичная неврастеничка? Плохая для их дочери мать? Что дурак был, когда поддался чувству долга и женился на ней? Если бы даже и сказал – все это были бы слова, пустые слова…
Вместо пустых слов он произнес тихо, уверенно:
– Нинель, успокойся. Этого не может быть, что Нина… Это просто случайность, пусть невероятная, но случайность. Следствие во всем разберется, я думаю.
– Да кто там в чем разбирается, ты что? Им лишь бы крайнего найти, дело в архив списать! И я не хочу, чтобы Нина оказалась крайней. Кстати, мне в голову сейчас мысль пришла… Ты ведь говорил моей маме, когда она тебе звонила, что в доме еще подруга твоей жены была? Ведь так?
– Да, так. И что?
– Может, ты дашь показания на эту подругу, а? Ну придумай что-нибудь… Историю сочини, почему эта подруга могла… Нельзя, чтобы Нину во всем обвинили! Ведь ты не допустишь этого, правда?
– Я разберусь, Нинель. Успокойся. Иди домой, к Ниночке. И скажи ей, пусть мне обязательно завтра позвонит. А сейчас извини, мне пора уходить…
– Не станет она тебе звонить! – зло проговорила Нинель, глядя в сторону. – Не захочет просто! Она вообще ничего не хочет… Лежит лицом к стене, на вопросы не отвечает, и мы с мамой не знаем, как ей помочь. И ты тоже не хочешь помочь… Ну почему, почему… Она же дочь твоя… Спаси ее, умоляю…
– Я все сделаю, что от меня зависит. Не надо меня умолять, пожалуйста. А сейчас мне правда пора уходить…
Он быстро поднялся со стула, так же быстро пошел к выходу. Не оглянулся. Да и что ему на нее оглядываться? Подумаешь, бывшая жена. Как недавно сказала одна артистка в нескончаемом сериале по телевизору – кто, мол, такая бывшая жена? Всего лишь отработанный материал. И больше никто…
Часть III
Иван Александрович Исаев стоял на крыльце следственного управления, не решаясь войти внутрь. На душе было так муторно, что хотелось выругаться на самого себя – что еще за дамские сентиментальные штучки, ей-богу? Ну понятно, в последний раз пришел сюда… И что теперь? Жизнь на этом закончилась? Помирать пора?
Хотя… Наверное, так и есть. Закончилась. Потому что какая на пенсии жизнь? Никакая. Пустая. Скучная. Одинокая. И впрямь хуже смерти.
Очень хотелось курить, но нельзя было. Нельзя, черт возьми! Врач так и сказал ему, когда из больницы выписывался:
– Мы вас с большим трудом вытащили, Иван Александрович… Обидно будет, если труды наши пойдут насмарку. После такого инфаркта нельзя вам курить. И на работу тоже нельзя. Только покой, только режим и никаких нервных переживаний. И не делайте такого лица, будто я судья и приговор вам зачитываю! Все как-то на пенсию уходят, и ничего, живут как-то!
– Вот именно – как-то… – пробурчал он в ответ, отводя глаза. – А я ж так не умею… Что я на пенсии делать-то буду?
– Ничего, научитесь. В конце концов, вы же и впрямь не молоды. Шестьдесят пять – хороший для мужика возраст, чтобы начать уже заслуженно отдыхать. Гуляйте, дышите воздухом, книжки читайте, музыку слушайте, питайтесь правильно и по режиму! А еще можно мемуары писать или детективы! С вашим-то опытом работы в следственном управлении!
– Да какие там мемуары, о чем вы…
– А еще с внуками можно возиться с удовольствием! Есть у вас внуки, Иван Александрович?
– Есть… Но как бы и нет… Не разрешают мне с ними видеться. Не все грехи бывают прощены. Так уж получилось… И не спрашивайте почему. Иначе больное место расковыряете.
– Хорошо, не буду… Значит, мы договорились! Вы не работаете больше ни дня. Курение под запретом. Каждый месяц приходите к своему участковому врачу на профилактический осмотр. Если участковый предложит вам поехать в санаторий – не отказывайтесь. Вам обязаны предоставить путевку по всем показаниям. Вы слышите меня, Иван Александрович?
– Да слышу, слышу… Не жизнь, а тоска…
– Ну, знаете… В вашем случае есть только два варианта – или тоскливо жить, или умереть на работе. Надеюсь, вы все же первый вариант предпочтете. И вообще… Мне бы ваши заботы, дорогой мой Иван Александрович! Уж я бы с удовольствием на пенсию отвалил! Ходил бы за грибами на даче, баньку бы топил… Тем более и возраст у меня пенсионный.
– А чего тогда не уходите?
– Так нельзя… Работать некому. Надо людей спасать. С медиками у нас в стране напряженка, как вы и сами знаете.
– Ну, я тоже некоторым образом на своей службе людей спасаю…
– Ну вот пусть они вам спасибо и скажут. И отпустят вас на заслуженный отдых. Ничего-ничего, вы привыкнете, еще и во вкус войдете…
Хороший, конечно, врач. Грех жаловаться. И наставления все ему дал правильные, тут не поспоришь. Только вот главного наставления не дал – как решительный шаг сделать. Как войти в дверь следственного управления, как подняться на второй