Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло всего несколько минут, а вновь сформированный отряд альмаеков в две тысячи человек уже покидал родные стены, бегом направляясь к водопаду.
Атуаку не оставалось ничего другого, как изменить тактику: он ввел свой отряд в город.
Там осталось несколько мелких отрядов, большой - во главе с Атуаком и наполовину поредевшие лучники. Сомнения стали жалить вождя словно осы.
3
- Пора, - сказал Хуан де Иларио. - Вот теперь - пора.
Он легонько шлепнул коня и мелкой рысью поскакал вдоль речки.
Лес наполнился ритмичным топотом солдатских сапог. Сто восемьдесят вооруженных до зубов испанцев шли за своей законной добычей.
Дон Иларио не спешил разглядеть золотую фигуру богини над аркой ворот, - сначала работа.
За своей спиной он услышал голоса Кортеса и Антоньо Руиса.
- Будем держаться вместе, - Кортес еле сдерживал внутреннее возбуждение от предстоящего поединка. Его голос надтреснул, глаза источали лихорадочный блеск.
- Раул, мне не нравится твой вид.
- Успокойтесь, ради Бога! - прикрикнул на них командор.
- Я успокоюсь, сеньор, когда прольется первая кровь. Не моя, - Кортес махнул рукой в сторону защитников города.
Жеребец от резкого движения встал на дыбы и заржал.
- Ну-ну! Я вижу, и тебе не терпится. Я буду холоден и беспощаден, сеньор, - и Кортес хрипло рассмеялся.
Дон Иларио недовольно оглядел соратника.
В это время несколько десятков стрел ткнулись в траву, не долетев до испанцев добрых 50 метров.
- А ну-ка покажите им, как надо стрелять.
Эти слова командор адресовал арбалетчикам.
Те смело приблизились к упавшим в траву стрелам и для удобства опустились на одно колено.
Несколько неосторожных альмаеков упали, сраженные меткими выстрелами.
Пока арбалетчики вели стрельбу, 50 солдат под их прикрытием с аркебузами на изготовку почти вплотную подошли к воротам. Там появилось какое-то движение: верно, Атуак решил все же атаковать небольшую группу испанцев.
25 ружей одновременно грохнули в широкий проем, а спустя минуту, когда ружья были перезаряжены и готовы к стрельбе, ударили другие аркебузы.
Сделать доступ в город свободным оказалось делом десяти минут. Когда оглохшие индейцы стали приходить в себя, 30 всадников во главе с доном Иларио уже рубили мечами первых защитников.
Опомнившиеся лучники вновь взялись за луки и стрелы, однако должного эффекта это не произвело: стрелы отскакивали от кирас и шлемов, не вредя их обладателям. Досталось разве что лошадям, и они дико ржали от боли, но послушно продолжали носить седоков.
Пешие солдаты входили в ворота и разбивались на мелкие группы в 10-12 человек. Прикрываясь щитами, они теснили ошеломленных индейцев.
Но так было сначала. Первым пример самообладания подал Атуак.
Оказавшись лицом к лицу с испанским солдатом, он пустил в него копье. Испанец закрылся щитом и поднял меч, но в шлем угодил метко брошенный топор. Удара мечом не получилось, а оказавшийся сбоку от врага Атуак, всадил второй топор ему в горло.
Это был первый убитый испанец, если не считать укушенного Алонсо Санчеса.
Атуак змеей скользнул на землю, увернувшись от меча другого солдата, и ударил его топором в колено. Тот рухнул, и Атуак, не давая ему опомниться, нанес два сокрушительных удара, вминая в голову испанца сталь шлема. Глядя на поверженного противника, вождь издал победный клич.
Альмаеки услышали его и словно воскресли из мертвых. Перенимая его тактику, не стоя на месте, они, более гибкие и сильные, в свою очередь стали теснить испанцев.
4
Бой шел уже три часа, и город кипел, пузырился от жара небывалой схватки, нельзя было понять, кто берет верх.
Испанцы, с трудом преодолевая сопротивление альмаеков, испытали подобие страха, просочившееся в их каменные сердца. Они добивали раненых, погружали мечи в безжизненные уже тела воинов; ими овладел подсознательный трепет от мысли, что индейцы, которым не было числа, могут воскресать из мертвых.
Жеребец Кортеса, с налившимися кровью глазами, издал хрип и, словно нехотя, стал заваливаться на правый бок. Обильная желтая пена на крупе и боках кипела под горячим солнцем. Оскалив в предсмертной судороге крупные зубы, конь дико взглянул на своего хозяина. Кортес, успевший вовремя высвободить ноги из стремени и соскочить с седла, встретился глазами с умирающим животным. В их взглядах не было жалости друг к другу; как конь, наверное, проклинал жестокого наездника, так и сам хозяин ненавидел его в этот момент - беспомощно лежащего на горячих булыжниках улицы, когда его помощь была ещё нужна. Но в одних глазах был справедливый укор, а в других - ненависть.
- Вставай!
Кортес в припадке бессильной злобы пнул коня в раздувшийся живот.
- Вставай! Вставай!!
Он снова и снова бил пыльным сапогом по скользким бокам, давясь выкриками от бесплодных попыток что-либо изменить.
В правую сторону кирасы звонко стукнула стрела и рикошетом ударила в незащищенный подбородок. Боли Кортес не почувствовал, но наполовину застрявший под кожей наконечник вернул его к действительности. Резким движением он рванул стрелу, и тугая струйка крови окропила ему руки. В глазах стояла мутно-красная пелена - Раул почти ничего не видел сквозь нее, потому собственная кровь почудилась ему черной. Он поднял глаза.
В тусклом очертании нависшего над ним здания показалось что-то знакомое. Кортес застыл на месте и напряг свою память. Что-то злобное и унизительное пряталось в глубинах его воспоминаний; что-то яростно рвущееся наружу заставило мелко подрагивать руки. Что?.. Массивные колонны сооружения упирались в сизое небо, широкий проход манил в темноту помещений. Когда-то Кортес уже входил туда.
И он вспомнил.
Но не то, как он гордо ступал по каменным ступеням, вслушиваясь в эхо собственных шагов, а то, как он выходил оттуда, выходил оскорбленный и горевший жаждой мщения.
Это был храм. Здесь дерзкий священник посмел коснуться его руки, здесь он сжигал глазами своего товарища, которого в отличие от Раула в тот момент не покинуло благоразумие. И ещё жесткий окрик: "Вон!" Его Кортес тоже помнил, равно как и ту величественную красавицу, чей твердый голос застрял в ушах униженного конкистадора. И он, доблестный, бесстрашный солдат, с пылающими щеками был вынужден позорно оставить храм, изгнанный полуголой жрицей и дряхлым священником.
Щеки Кортеса полыхнули огнем. Ничего не видя вокруг, он стал медленно подниматься по ступенькам храма.
Десяток солдат, атакуя укрывшихся в храме индейцев, уже довершали кровавую бойню; лишь несколько воинов-альмаеков, сгрудившись в дальнем углу залы, ещё оказывали сопротивление. Образовав полукруг и ощетинившись копьями, они с отчаянными криками делали нелепые выпады, пытаясь противопоставить бронзу наконечников закаленным мечам. Но прочная испанская сталь не знала преграды - мечи перерубали податливые тела вместе с древками копий, с кровавым цинизмом доказывая, что бронзовый век давно прошел...
Кортес появился на пороге храма в решающий момент: упал последний индейский воин, открывая того, кого они защищали с такой самоотверженностью.
"Нет, все-таки Бог на свете есть..." - Кортес криво усмехнулся. И в следующее мгновение звонким криком заставил застыть в воздухе занесенные над последней жертвой мечи:
- Стой!
Эхо прокатилось под сводами храма и обрушилось на голову Литуана. Он не узнал Кортеса, но содрогнулся, угадав внутренним чутьем, что спасший его от неминуемой смерти окрик, лишь начало его страшного конца.
Солдаты с недоумением смотрели на Кортеса, а он, переложив меч в левую руку, не спеша направлялся в их сторону.
На том месте, где раньше стоял серебристый идол, сейчас бесновался огромный дог. Он грыз горло свой жертве, и напрасно Хосе Пьедрос пытался оттащить его, пристегнув к ошейнику металлическую цепь. Вкус крови пьянил собаку, и она, казалось, намертво, словно вампир, впилась в шею индейца мощными челюстями.
Кортес бросил равнодушный взгляд на своего товарища, который, упираясь ногами в массивную колонну, оттаскивал дога.
- Не трогайте его, - голос испанца прозвучал на удивление спокойно. Он вплотную подошел к священнику и смерил его ленивым взглядом.
Литуан все ещё не узнавал Кортеса, может быть, потому, что и не пытался вспомнить. Сердце отстукивало последние удары, и он даже не молился в эти мгновения; внутри было пусто. Но мысли о Боге все же пришли, когда он встретился глазами с Кортесом: "Боже, пусть это будет скорее..."
Солдаты не стали дожидаться финала - впереди их ждало ещё много работы, и им неинтересно было знать, как умрет этот язычник. Они заспешили к выходу.
В храме нависла напряженная тишина, прерываемая тяжелым рычанием дога и бранью уставшего Хосе Пьедроса.
Кортес размахнулся и ударил священника рукоятью меча.
Удар пришелся в правую сторону груди. Дыхание сразу перехватило, и Литуан с широко открытым ртом опустился на колени. Кортес ещё несколько раз ударил его, но теперь уже ногами, чувствуя сквозь тонкую кожу сапог хруст сломанных ребер. Священник потерял сознание и лежал на спине, раскинув в стороны руки. Кортес чуть качнулся назад и с коротким замахом опустил меч.