class="p1">Аллейн взял его под руку.
— Я передумал, — сказал Руперт и вырвался.
— Если вы думаете, что я лягу спать, а вы проскользнете вниз, то вы сильно ошибаетесь. Я вас пересижу.
Руперт прикусил палец и уставился на Аллейна. Внизу, на улице, сильный порыв ветра снес какой-то предмет, и он с металлическим грохотом прокатился через патио. Ветер все еще штормовой, подумал Аллейн.
— Пойдемте, — повторил он. — Сожалею, что мне приходится быть нелюбезным, но вам остается только достойно принять это. Мы ведь не будем, как в кино, сцепившись, скатываться по лестнице?
Руперт развернулся на пятке и вышел из комнаты. Вместе они быстро подошли к лестнице и спустились в холл.
Спуск происходил почти в полной темноте. Тусклое красное свечение в дальнем конце исходило, должно быть, от углей в камине; неясный, едва заметный свет падал вниз от лампы на лестничной площадке. Аллейн перед тем положил в карман приготовленный Трой фонарик и теперь воспользовался им. Его свет прыгал по ступенькам перед ними.
— Вот он, ваш камин, — сказал он. — А теперь, я полагаю, надо принести жертву.
Он повел Руперта в дальнюю часть холла к двустворчатой двери, которая вела в музыкальный салон. Войдя, он закрыл двери и включил настенные светильники. Они стояли и, моргая, смотрели на валяющиеся всюду программки, на пустое полотнище занавеса на сцене, на рояль, стулья для музыкантов и пюпитры для нот с исписанными от руки листами на них. Интересно, сколько времени Руперту понадобилось, чтобы их написать, подумал Аллейн. На рояле лежала полная нотная запись оперы. На обложке старательной рукой было выведено название: «Чужестранка», Руперт Бартоломью. И ниже: «Посвящается Изабелле Соммите».
— Ничего, — сказал Аллейн. — Это было только начало. Латтьенцо считает, что у вас будут получаться вещи и получше.
— Он так сказал?
— Именно так.
— Наверное, это про дуэт. Он и правда говорил что-то про дуэт, — признал Руперт.
— Да, именно дуэт.
— Я его переписал.
— Он так и сказал. И переписали весьма успешно.
— Все равно, — после паузы тихо сказал Руперт, — я ее сожгу.
— Уверены?
— Абсолютно. Я схожу за кулисы. Там есть запасной экземпляр. Я быстро.
— Подождите, я вам посвечу.
— Нет! Не беспокойтесь, пожалуйста. Я знаю, где выключатель.
Он направился к двери в дальней стене, споткнулся о пюпитр и упал. Пока он с трудом поднимался на ноги, Аллейн пробежал через авансцену и проскользнул за занавес. Он пересек переднюю часть сцены и вышел через заднюю дверь в коридор, который шел параллельно сцене, и в котором было четыре двери.
Руперт его опередил. Свет в коридоре был включен, а дверь с прикрепленной на ней серебряной звездой была открыта. Из комнаты доносился густой запах косметики.
Аллейн добежал до двери. Руперт был в комнате и с опозданием пытался запихнуть в карман какой-то конверт.
Зрелище было в высшей степени театральное. Он выглядел словно ранняя иллюстрация к рассказу о Шерлоке Холмсе: юный преступник, застигнутый на месте преступления с уличающим его документом.
Он выпрямился, рассмеялся тихим ужасным смехом и засунул конверт в карман.
— Это не очень-то похоже на запасной экземпляр оперы, — заметил Аллейн.
— Это открытка с пожеланиями удачи, которую я для нее оставил. Я… сидеть там было так ужасно. Среди всех остальных. Удачи! Понимаете, о чем я?
— Боюсь, что нет. Дайте посмотреть.
— Нет. Не могу. Это личное.
— Когда кого-то убивают, — сказал Аллейн, — ничто не является личным.
— Вы не можете меня заставить.
— Мог бы, и очень легко, — ответил он и подумал: и как, черт подери, это выглядело бы при дальнейших разбирательствах?
— Вы не понимаете. Это не имеет никакого отношения к тому, что случилось. Вы не поймете.
— А вы попробуйте рассказать, — сказал Аллейн и сел.
— Нет.
— Вы ведь знаете, что это упрямство не пойдет вам на пользу. Если то, что находится в этом конверте, не имеет отношения к делу, его не станут к этому делу приобщать. Ведя себя подобным образом, вы заставляете меня думать, что содержимое конверта к делу все-таки относится. Вы заставляете меня думать, что истинной целью вашего прихода сюда было не уничтожение оперы: вы пришли, чтобы снова завладеть этой открыткой — если это действительно она.
— Нет. Нет. Я правда собираюсь сжечь сценарий. Я принял решение.
— Оба экземпляра?
— Что? Да. Да, конечно. Я ведь так и сказал. Оба.
— И где именно находится второй экземпляр? Не здесь?
— В другой комнате.
— Ну давайте же, — сказал Аллейн без злости. — Ведь второго экземпляра не существует, так? Покажите мне, что у вас в кармане.
— Вы припишете мне… всякое.
— Я не обладаю воображением такого рода. Спросите лучше себя, что я, скорее всего, стану вам приписывать из-за вашего упорного нежелания показать мне содержимое этого конверта.
Он подумал о том, что он действительно мог бы сделать, если бы Руперт и в самом деле стал упорствовать. Поскольку у него не было полномочий завладеть конвертом силой, он представил, как проведет в комнате Руперта остаток ночи и часть дня до возможного прибытия полиции, держа его под нелепым наблюдением. Нет. Лучшее, что он может сделать — вести себя в этой ситуации как можно сдержаннее и верить в удачу.
— Мне бы очень хотелось, — сказал он, — чтобы вы судили об этом благоразумно. Взвесьте все. Спросите себя, к чему обязательно приведет ваш отказ, и ради бога, выкладывайте все, и пойдемте поспим хотя бы остаток этой бесконечной ночи.
Он видел, как рука Руперта шевелится в кармане, и слышал хруст бумаги. Он подумал: а не пытается ли тот по глупости порвать конверт. Он сидел молча, читал благожелательные сообщения, приколотые вокруг зеркала Соммиты, и вдыхал столетний фимиам гримерной полки. Он даже некоторым образом почувствовал себя как дома.
И тут Руперт внезапно протянул ему конверт. Аллейн взял его. Он был адресован Соммите и аккуратно подписан казавшимся женским почерком; Аллейн подумал, что в нем, наверное, лежит одна из поздравительных открыток. Он достал то, что находилось в конверте: смятый уголок, оторванный от нотного листа.
Он развернул его. Послание было нацарапано карандашом, почерк был кривой, словно бумага лежала на неровной поверхности.
Скоро все закончится. Если бы я был Росси, у меня бы получилось лучше. Р.
Аллейн смотрел на это послание гораздо дольше того времени, которое потребовалось на его прочтение. Затем он положил его обратно в конверт и убрал в карман.
— Когда вы это написали? — спросил он.
— После того как опустили занавес. Я оторвал кусок нотного листа из оперы.
— И написали это здесь, в ее комнате?
— Да.
— Она нашла вас здесь, когда