помешает. Но совсем чуть-чуть.
Они выпили и закурили трубки.
— Я не осмеливался сделать это раньше, — сказал доктор.
— И я.
Аллейн ставшим уже привычным жестом раздвинул шторы. Голос ветра, который навсегда запомнится ему чем-то вроде лейтмотива к этим событиям, проник в комнату. Оконное стекло больше не было залито водой; теперь это было черное ничто со смутным намеком на творившееся за ним неистовство. Когда он наклонился вперед, к нему приблизилось его призрачное отражение, похожее на лицо мертвеца из-за падавших на него теней. Он задернул шторы.
— Дождя нет, но порывы ветра очень сильные.
— Может, ураган выдыхается?
— Надеюсь. Но это не означает, что озеро автоматически станет спокойным.
— К сожалению, нет. Помимо всего прочего, погода создала мне чертовское неудобство. Завтра в Окленде начинается медицинская конференция, на которой я должен был присутствовать. Эру Джонстон сказал, что позвонит им. Надеюсь, он не забудет.
— Почему же вы остались?
— У меня не было выбора. Меня сильно укачивает. Десять минут на этом катере и еще многие мили в душном автобусе в придачу стали бы полным кошмаром и для меня, и для всех остальных. Реес настоял, чтобы я остался. Он хотел, чтобы Великая Дама стала моей пациенткой. Как я понял, речь шла о том, что она близка к нервному срыву.
— Это ее состояние можно было принять за хроническое, — заметил Аллейн. — И все равно у меня сложилось впечатление, что даже в те минуты, когда она была на пределе, если говорить о проявлениях темперамента, она никогда не перегибала палку. Я бы рискнул предположить, что она всегда чертовски хорошо знала, что делает. Возможно, за одним исключением.
— Этот несчастный мальчик?
— Именно.
— Вы бы сказали, что с ним она зашла слишком далеко?
— Именно такое у меня сложилось впечатление.
— Должен сказать, и у меня тоже. В Сиднее…
— Вы встречались с ним раньше?! — воскликнул Аллейн. — В Сиднее?
— О да. Я приехал туда на время ее выступлений. Выступала она чудесно. Меня пригласили к ней на обед, а затем на ужин, который Реес устраивал после представления. Он… Они были гостеприимны и добры ко мне весь сезон. Молодого Бартоломью можно было часто видеть у них, и она этого не скрывала. У меня возникло впечатление, что она предана ему… хочется сказать «беспощадно».
— А он?
— О, был без ума от любви и утратил твердую почву под ногами.
— А Реес?
— Если он и был против, то не показывал этого. Мне кажется, в его случае можно говорить о гордости коллекционера. Ну, вы понимаете: добыл самую большую звезду с небосклона.
— И был удовлетворен этим fait accompli?[49] Дело обстояло именно так?
— Именно. Он, возможно, даже немного устал от ее истерик, хотя, должен сказать, я этого не заметил.
— Нет.
— Кстати, Аллейн, я думаю, вам приходило в голову, что я — кандидат для вашего списка подозреваемых.
— Вместе со всеми остальными в доме. О да. Но вы не очень близки к началу этого списка. Конечно, я не знал, что вы уже были с ней знакомы, — спокойно сказал Аллейн.
— Ну знаете! — воскликнул доктор Кармайкл.
— Я чувствовал, что мне необходим кто-то, кого я мог бы призвать на помощь. Вы и Берт показались мне наиболее надежными. Поскольку я тогда считал, что вы не были связаны с ней раньше и не имели вероятных мотивов для убийства.
Доктор Кармайкл неотрывно смотрел на него. Вид у Аллейна был унылый.
— Я равнинный шотландец, — пояснил наконец доктор, — и поэтому несколько тяжеловесен, когда дело доходит до шуток.
— Я скажу вам, когда соберусь пошутить.
— Спасибо.
— Хотя, видит бог, в этом деле маловато поводов для веселья.
— Да, действительно.
— Полагаю, — сказал доктор Кармайкл, после того как они по-дружески помолчали, — вы заметили мою тактичность? Второй характерной чертой равнинных шотландцев считается любопытство.
— Знаю. Да, заметил. Вы не спросили меня, знаю ли я, кто убийца.
— А вы знаете?
— Нет.
— А подозреваемые у вас есть?
— Есть. Можете задать еще один вопрос.
— Правда? Что бы мне такое выбрать… Вы думаете, что фотограф — Филин — на острове?
— Да.
— И сделал… тот снимок?
— Вы превысили разрешенное число вопросов. Но да. Конечно. Кто же еще?
— И он убил Изабеллу Соммиту?
— Нет.
После этого они пожелали друг другу спокойной ночи. На часах было тринадцать минут второго.
Когда доктор Кармайкл ушел, Аллейн прочел записку, лежавшую в его портфеле на самом верху — вынул уже ставшее слишком хорошо знакомым дело и уселся, чтобы прочесть его в седьмой раз.
Изабелла Пепитоне, известная как Изабелла Соммита. Родилась в 1940 году, предположительно в Палермо, Сицилия. Семья впоследствии поселилась в США.
Отец Альфредо Пепитоне, успешный американский бизнесмен, подозревался в участии в деятельности мафии, но никогда не подвергался аресту. Подозреваемый в деле об убийстве Росси в 1965 году. Жертва: Бьянка Росси. Пепитоне впоследствии погиб в автомобильной аварии. Подозрение на убийство. Арестов не было.
Аллейн принес наверх книгу из библиотеки. Она лежала у него под рукой — Il Mistero di Bianca Rossi.
Объект прошел обучение пению. Вначале в Нью-Йорке, позже в течение трех лет под руководством Беппо Латтьенцо в Милане. Дебют объекта: 1968 г., Ла Скала. Стала знаменитой. 1970–1979: неформальные связи с корпорацией Хоффман-Байльштейн.
10 мая 1977: Самопровозглашенный «барон» Хоффман-Байльштейн, считавшийся Главарем крупной героиновой сети, отправился на своей яхте «Черная Звезда» в круизе по Бермудским островам. Объект находился в числе его гостей. Посетила Майами через Форт-Лодердейл. Впервые встретилась с Монтегю Реесом, также бывшим в числе гостей.
11 мая 1977 года: Объект и Хофффман-Байльштейн обедали в Палм-Бич с графом Дж. Огденом, который, как сейчас известно, стоит за героиновой торговлей. Он поужинал на яхте в тот же вечер. За этим последовало заметное увеличение уличной торговли и рынка сбыта среди высшего класса во Флориде, а позже в Нью-Йорке. ФБР подозревает, что героин доставили на берег с «Черной Звезды» в Форт-Лодердейл. Делом заинтересовался Интерпол.
1977: Встречи с Хоффман-Байльштейном стали менее частыми.
1978: Отношения с Х. — Б., по-видимому, прекратились. Развились близкие взаимоотношения с Реесом. Круг общения объекта теперь состоит из представителей высшего общества с безупречной репутацией и знаменитостей из музыкальной сферы.
Под этими заметками была приписка острым раздраженным почерком шефа Аллейна:
Вниманию ст. суперинт. Аллейна. Не очень-то радостно. Любые детали, пусть самые незначительные, будут приняты во внимание.
Аллейн вернул дело в папку. Он принялся расхаживать по комнате, словно нес вахту по долгу службы. Было бы так легко, подумал он, состряпать теорию на основании этих скудных сведений. Как